Рене Бернард - Страсть в жемчугах
– Сюда, мисс Бекетт. Постарайтесь сесть лицом к столу и к мольберту.
Элинор послушно поднялась на помост и устроилась на диване, усевшись с чопорностью герцогини. Разгладив юбки, ждала.
Джозайя чуть подвинул жаровню – не только для того, чтобы гостье было теплее, но и на всякий случай, чтобы, забывшись, не опрокинуть, если ему понадобится подойти и поправить позу модели. Он отмахнулся от серой пелены, которая сегодня грозила особенно густо затуманить его зрение, и сосредоточился на лице Элинор. Минуту спустя он зажег на столе все свечи и осмотрелся, чтобы оценить освещение.
Эффект был поразительный.
Даже при том что волосы Элинор были убраны назад, он видел, как пламя отражалось в каждом ее медном локоне, глаза же сияли необычайной красотой.
– Если вы не возражаете, мисс Бекетт, я стану позади вас и посмотрю, нельзя ли улучшить фон.
Он снял со стены веревку и натянул ее от щеколды на окне до ближайшей колонны позади Элинор. Потом набросил на веревку черную ткань в виде драпировки и обошел модель кругом, чтобы снова проверить освещение.
– Так я выгляжу лучше? – спросила Элинор.
– Да, немного помогло, теперь свет не рассеивается. – Джозайя наклонил голову, изучая, как свет падает на лицо девушки. – Вы можете еще немного повернуться? Вот так… – Он указал направление.
Элинор послушно повернулась, и художник снова стал за ее спиной.
– Вы позволите?..
Она кивнула, и он осторожно коснулся ладонью ее спины между лопатками, так что она чуточку подалась вперед. Его чувствительные пальцы ощутили то, что можно было бы описать как инженерную конструкцию повышенной жесткости, – корсет с металлическими вставками. Эта женщина была не из тех, кто рискует своей добродетелью в кружевах и пластинках из китового уса.
– Какая у вас чудесная осанка, мисс Бекетт.
– Вы надо мной смеетесь, мистер Хастингс.
Он улыбнулся.
– Только самую малость. – Отступив в сторону, Джозайя увидел ее ответную улыбку. – Если нам предстоит много времени провести вместе, то, думаю, это хороший знак, что мы можем сообща посмеяться.
– Я думала, что искусство – дело серьезное.
– А теперь кто над кем смеется?
Элинор откровенно рассмеялась – чопорная леди, на миг сбросившая путы этикета, – и у Джозайи перехватило дыхание от ее безыскусной красоты.
– Вы начинаете рисовать только тогда, когда приходит вдохновение? – спросила она неожиданно.
– Сначала я делаю набросок. И рисую несколько эскизов на бумаге, пока не решу, что можно перейти к холсту. Полагаю, что и сейчас я поступлю именно так.
– Я спросила… просто из любопытства. У нашего соседа был его портрет, но он был такой… непривлекательный человек. Но, думаю, это не важно. Ведь портреты – они для потомков?
«Ну разве не уникальная женщина?» – мысленно улыбнулся Джозайя.
– Эх, если бы люди задумывались об эстетике, прежде чем настаивать на том, чтобы их замечательный дядюшка Уолтер непременно оставил свой портрет… – Джозайя присел на край стола, чтобы на минуту вытянуть ноги. – Я видел слишком много портретов людей – теперь уже давно покойных, – которые постоянно пугали потомков, следя за ними из рамы, куда бы те ни встали. Черт, я и сам подумывал нарисовать парочку таких, когда мне нужны были деньги!
Элинор нахмурилась в ответ на его высказывание, но искорки в ее глазах свидетельствовали о том, что она оценила шутку.
– Но вы же никогда этого не делали… И я попрошу вас не придавать мне такой пугающий вид.
– Сделаю все, что в моих силах. – Джозайя скрестил на груди руки и попытался затронуть более деликатные темы, пока его модель чувствовала себя непринужденно. – А можете вы… принести завтра свою одежду, чтобы мы смогли выбрать что-нибудь для работы?
Элинор улыбнулась.
– Предупреждаю вас: в моем гардеробе нет ничего волшебного. У меня всего три платья, и… – Она вздохнула. – И одно из них совершенно не подходит.
– Почему?
– Это то самое злосчастное красное платье, и я не хочу позировать в нем!
– Понятно. – Джозайя прикусил губу, обдумывая ситуацию. – А жаль… Вы бы выглядели в красном ошеломляюще, мисс Бекетт. Я знаю, что этот цвет вызывает ассоциации…
– Я буду выглядеть как блудница! И это вовсе не ассоциация, а факт, мистер Хастингс!
– Вы не блудница, и это главное. Более того: если вас оденут в пурпур, то это не сделает вас императрицей.
Его логика была безупречной, но Элинор с трудом принимала ее – как и признавалась в том, что она уже колебалась.
– Но если красное вас так беспокоит, – продолжал Хастингс, – то мы просто купим вам новую одежду и…
– Нет, исключено! Я не позволю мужчине покупать мне одежду. Хозяйка магазина вообразит… Женщине не подобает принимать такие подарки от малознакомого мужчины.
– Тогда – красное. Согласен. Я понимаю и поддерживаю ваши моральные принципы и мужественное решение. – Джозайя встал, словно дело было улажено, подошел к столу и начал переставлять баночки с красками и кистями в поисках угольного карандаша.
– Сп-пасибо, мистер Хастингс.
Он перехитрил ее, и они оба понимали это. Заметив румянец на щеках девушки, Джозайя едва не отказался от своей маленькой победы.
«Мне уже грозит опасность опьянеть от этой женщины, – думал он. – Господи, пожалуйста, позволь мне нарисовать ее».
Глава 8
Элинор сняла в холле гостиницы шляпку и пошла вверх по лестнице; причем ее шаг был гораздо легче, чем накануне. Первый день перед глазами мистера Хастингса показал, что ее страхи оказались беспочвенными. Не было ни косых взглядов, ни предосудительных намеков. Он спрашивал позволения всякий раз, когда ему нужно было подойти к ней или прикоснуться, чтобы поправить позу. И эти прикосновения были… мимолетные, мягкие, без всякой непристойности.
В мастерской художника она даже развеселилась и забыла о своем беспокойстве. Мистер Хастингс превратил их работу в весьма приятное занятие. Элинор сидела на диване и совершенно не замечала времени. Джозайя же рисовал, занимая ее беседой. Он сидел в нескольких футах от помоста и иногда, как и обещал, просто смотрел на нее, словно изучал.
Выдержать его пристальный взгляд оказалось самым трудным делом. Никогда ни один мужчина не смотрел на нее так, как он, и странный жар в его взгляде согревал ее. Но во взгляде Джозайи было нечто большее, чем восхищение. Она назвала бы это поклонением, если бы позволила себе столь экстравагантную мысль. Однако Элинор знала: практичные и независимые женщины не одобряют подобных причуд.
