Розмари Роджерс - Ложь во имя любви
Он надеялся, что этим вопросы к нему будут исчерпаны, однако был разочарован: последовал приказ принести полный кувшин вина; раз корабельный юнга не был в данный момент в состоянии выполнять свои обязанности, Дональд был вынужден снова превратиться в слугу.
– Между прочим, как тебе удалось избавиться от той цыганки? Наверное, золотых монет, которыми я тебя снабдил, хватило и на то, чтобы возместить потерю невинности, и даже на приданое?
Дональд, устремившийся было к двери, напрягся, но ответил, не поворачивая головы:
– Она всего лишь попросила отправить ее к дальним родственникам. В этом я не мог ей отказать. Золото она вернула вам целиком, сказав, что не желает платы за то, чем не собиралась торговать.
С мрачным удовлетворением на лице Дональд затворил за собой дверь, не обращая внимания на посланные ему вслед проклятия. Что бы ни болтал Бенсон, ему, Дональду, было лучше известно, как обращаться с капитаном, мечущим громы и молнии.
Капитан находился в отвратительном расположении духа на протяжении целой недели. Под стать его настроению выдалась и погода.
Поскольку шхуна перевозила тайные послания для только что прибывшего в Париж нового американского посла, то вместо стремления как можно скорее перекрыть расстояние ей приходилось по возможности увиливать от других кораблей, как это ни противоречило правилам каперского мореходства. Жизнь на борту текла при этом своим чередом: матросы усердно драили палубы и чистили стволы орудий. Стройный силуэт «Челленджера» был слишком хорошо известен флоту короля Георга, и команда держалась начеку; к тому же, несмотря на недавно подписанный Амьенский мир, у португальских берегов и в Бискайском заливе постоянно шпионили британские фрегаты. «Челленджеру» пришлось сначала уйти далеко в открытое море, а потом развернуться и взять курс на французский порт Нант.
После того как они миновали мыс Финистер, пошла череда штормов; море и небо были так же серы и угрюмы, как холодные глаза капитана. Сначала Марисе было настолько худо, что она готова была опуститься на океанское дно; в недолгие минуты просветления между спазмами тошноты она молилась о любом конце своим мучениям.
Кроме Дональда, который изредка заглядывал к ней, предлагал еду, от которой она отказывалась, и удрученно качал головой, ни у кого, даже у Бенсона, которого она видела лишь мельком, не было времени ею заинтересоваться.
Мариса утратила всякое ощущение времени; в один прекрасный день она сумела сесть на койке и почувствовала голод, несмотря на бушевавший шторм.
– Как я погляжу, ты уже освоилась с качкой! – ободряюще воскликнул Дональд с излишней восторженностью, принеся ей жидкий бульон, который она выпила с жадностью. – Увы, я не смогу долго с тобой оставаться. – Он опасливо оглянулся. – Он рвет и мечет, потому что мы страшно опаздываем и были вынуждены вчера улепетывать от британского корабля с вооружением всего в шестнадцать пушек. Мы скрылись от него в тумане, но капитан стыдится, что мы не могли дать ему бой.
Мариса поежилась, и он ободряюще потрепал ее по худенькому плечу.
– Не бойся, тебе не выпадет наблюдать морское сражение. Через несколько дней мы прибудем в Нант, и ты с моей помощью покинешь корабль честь по чести. Пока что никуда не суйся и поменьше волнуйся. При всей своей суровости капитан – отменный моряк; суровым же его сделала прежняя тяжелая жизнь. Тебе-то, конечно, нет до этого никакого дела, малышка! Ты сейчас похожа на мышку-утопленницу. Тем лучше: никому в голову не придет заподозрить в тебе женщину. Но когда попадешь к родственникам, им придется долго тебя откармливать.
После ухода Дональда Мариса сползла с койки. У нее дрожали коленки и подкашивались от слабости ноги. Корабль нырнул в бездну между двумя валами, а потом вознесся на пенный гребень, приняв почти вертикальное положение. Мариса с такой силой ударилась затылком о шпангоут, что едва не лишилась чувств. «Мне не выжить!» – думала она, добираясь на четвереньках до койки. Эта мысль ее почти не испугала, потому что она и так уже находилась на полпути к небытию. По бледным впалым щекам струились слезы слабости, но она не замечала этого. Сейчас ничто не имело для нее значения. Она даже не помнила, как оказалась здесь, чего ради ее швыряет взад-вперед как пробку. Каждая волна, обрушивавшаяся на корабль, могла оказаться гибельной, но ей не было до этого дела.
Каким-то чудом шхуне удалось остаться целой и невредимой. В каюту ввалился Бенсон, поднял Марису с пола, положил на койку и приказал лежать, так как шторм обещал продлиться всю ночь. В виде утешения он вручил ей огромную и потрепанную протестантскую Библию и посоветовал молиться, если она мечтает о спасении. Несмотря на грубый голос, это был славный малый, под стать Дональду, и Мариса проводила его благодарным кивком.
О борт шхуны одна за другой разбивались гигантские пенистые волны. Иллюминатор был задраен деревянной крышкой, и она не знала, ночь сейчас или день. Все переборки судна жалобно стонали, и она крепко держалась за койку обеими руками, чтобы ее не сбросило на пол.
Внезапно ей пришла в голову мысль, что они вот-вот пойдут ко дну, хуже того – всех уже смыло с палубы, и лишь она одна осталась взаперти, как мокрая мышь в мышеловке! Ей почудилось, или она и впрямь слышала крик: «Все за борт!», перекрывший оглушительный рев штормового моря?
Сама не зная какими силами, она сорвалась с койки и стала в отчаянии колотить в дверь. Когда дверь наконец подалась, она мгновенно вымокла до нитки. В следующую секунду дверь захлопнулась, а она покатилась по палубе, уходившей у нее из-под ног. Лишь только она попыталась встать, как ее опрокинула зеленая волна, ударившая ей прямо в лицо. Рот наполнился соленой водой, и она не сумела позвать на помощь. Вот, значит, что такое утонуть… Мысль о близкой смерти умиротворяла, словно пришла в голову кому-то другому, пока она отчаянно пыталась за что-нибудь ухватиться. В последний момент, когда ее уже тащило с палубы, кто-то одним движением поставил ее на ноги. Сильная рука обвила ее талию и удержала, дав воде отхлынуть. Ее спаситель рявкнул:
– Какого черта!
Пока она отплевывалась, он оттащил ее на подветренный, менее опасный борт стонущей на сотню голосов шхуны, где грубо швырнул на мокрую палубу.
– Кажется, я приказал всем… – Голос был слишком узнаваемым. Приподняв ее, он в бешенстве заглянул ей в лицо. – Кто такой?
Мариса каким-то чудом собралась с мыслями и пробасила, вырываясь:
– Юнга, сеньор. Боюсь, я… – Наглотавшись соленой воды, она могла вот-вот сорваться со смехотворного баса на писк.
– Дьявольщина! Совсем спятил? Тебе было приказано оставаться внизу, раз тебя тошнит и ты все равно ни на что не годен. – Он усмехнулся. – Что ж, раз ты пришел в себя и уже можешь передвигаться ползком, то марш в камбуз за горячим грогом. И живее, muchacho,[6] не то я собственноручно отправлю тебя за борт.
