Ирина Мельникова - Невеста по наследству

Она носила причудливые черные парики, скрывающие жидкие волосы, платья с множеством оборок, бантов и рюшей, призванных замаскировать полное отсутствие бюста и бедер, да и обаянием Глафира никогда не обладала, но тем не менее была хорошо известна в свете и водила множество полезных и приятных знакомств. И, как подозревала Ольга Ивановна, все объяснялось лишь ее страстью к сплетням и слухам, что делало ее идеальным партнером по болтовне за обеденным столом.

В роли лекаря Глафира оказалась менее полезной. Она попыталась сделать подруге примочку с водой, в которую горничная добавила немного яблочного уксуса. Вода потекла по волосам Ольги Ивановны, попала в глаза, и их защипало. Меркушева с ужасом посмотрела на огромное мокрое пятно, расплывающееся по подолу ее платья и розовому бархату софы, на которой она лежала, и простонала:

— Глашенька, дорогая, я благодарна тебе за заботу, но, боюсь, уксусная вода плохо на меня действует.

— Как я тебя понимаю, — трагически закатила глаза мадам Дончак-Яровская. — Подготовка к свадьбе отняла у тебя все силы и здоровье. Твои гирлянды и букеты из роз просто обворожительны, а новая мебель в гостиной… У меня нет слов! — Она склонилась к Ольге Ивановне и, оглянувшись на Райковича, прошептала:

— Ты можешь мне полностью довериться. Я в состоянии тебе помочь и прекратить слухи, которые ходят среди гостей…

— Какие еще слухи? — Меркушева забыла о своей роли «больной» и быстро села на софе. — Я не давала никакого повода для слухов.

Глафира поджала губы и осуждающе произнесла:

— Возможно, ты сама и не давала, но исчезновение твоей дочери не осталось незамеченным, потом эти разговоры среди слуг… Неужели Настя отказалась от такого жениха?! Не скрывай, не скрывай, дорогая! — вскрикнула она, заметив протестующий жест подруги. — Я заметила, что граф Андрей неподдельно огорчен подобным поворотом событий.

— Господи, Глафира, какую чушь ты несешь? Я же объяснила, что Настя заболела, а ее жених…

— Ну, это ты кому-нибудь другому рассказывай! — махнула на нее рукой Дончак-Яровская. — С чего бы вдруг молодому графу спешно возвращаться в Петербург? Никто не поверит, что у него нашлись какие-то более важные дела, чем эта свадьба, от которой зависит судьба почти миллиона фунтов стерлингов. Оленька, нужно срочно предпринять меры, чтобы избежать скандала! — Она молитвенно воздела руки и с пафосом произнесла:

— О, эти дети! Упрямые, эгоистичные, безжалостные! Им наплевать на родителей и на мнение света!

Ольга Ивановна сжала зубы и ценой неимоверных усилий сдержалась, чтобы не встать на защиту своей дочери и не посоветовать этой напыщенной болтунье убираться подобру-поздорову из ее дома. Но тут не выдержал Райкович и проскрипел из своего угла:

— Смею надеяться, что эти обвинения не относятся к нашей Насте. — Он вышел на свет, слегка прихрамывая, подошел к софе и, заложив руки за спину, с презрением посмотрел на Глафиру. — Советую вам, милейшая, отнести эти упреки на счет пяти оболтусов, которых вы имели несчастье произвести на свет. Чего стоит ваш старший Никита с его прыщами и отвратительной привычкой грызть ногти? И к тому же он имеет склонность подшучивать над весьма достойными людьми, которым он и в подметки не годится! — Райкович сердито сверкнул глазами на долговязую сплетницу и проворчал:

— Вы критикуете дочь Ольги Ивановны? В жизни не слышал большего вздора. — Он склонился к руке Меркушевой, быстро коснулся ее сухими горячими губами и опять взглянул на Дончак-Яровскую, на какое-то время утратившую способность говорить. — Идите к себе, Глафира Афанасьевна, и придержите свой язык до утра. Завтра на свежую голову вы поймете, что эти жалкие выдумки яйца выеденного не стоят. — Он сердито стукнул об пол тростью, с которой, похоже, не расставался даже ночью, и, продолжая что-то недовольно ворчать себе под нос, вышел из комнаты.

— Я поражаюсь, Ольга, твоей выдержке! — обиженно фыркнула Дончак-Яровская. — На твоем месте я призадумалась бы, какую репутацию создает тебе непонятная дружба с этим сушеным тараканом, — она с негодованием взглянула на подругу, и та виновато улыбнулась ей в ответ.

— Прошу тебя, не обращай внимания, Ратибор крайне болезненно реагирует на все замечания в адрес Настеньки. Она выросла на его глазах, и он считает себя вправе защищать мою девочку, когда кто-то к ней несправедлив. — Ольга Ивановна страдальчески сморщилась и прижала пальцы к вискам. — Прости меня, Глашенька, мне и вправду о многом хочется с тобой посоветоваться, но давай отложим это на утро. Мне очень плохо сейчас, дорогая! Не займешь ли ты сегодня вечером моих покинутых гостей? А завтра, возможно, я буду в состоянии попрощаться с ними и выразить свое сожаление подобным поворотом событий.

— Ольга, — посмотрела на нее строго Глафира, — надеюсь, твое самочувствие не зависит от того известия, которое могло изменить Настино решение относительно Сергея Ратманова?

Ольга Ивановна призвала силы небесные, чтобы сдержаться и не вытолкать в шею зловредную приятельницу, но вместо этого лишь тяжело вздохнула и пробормотала:

— Ты имеешь в виду… все эти разговоры… о Фелиции Лубянской? Но до сих пор о ней говорили как о любовнице старшего брата?

— В том-то и дело! — С видом опытной заговорщицы Глафира огляделась по сторонам и прошептала:

— Эта дамочка не теряет времени, и ее очевидную связь с Сергеем Ратмановым с недавних пор обсуждают в каждой гостиной. Возможно, мне следовало предупредить тебя заранее, но я боялась испортить твое радостное настроение накануне свадьбы. И к тому же я до последнего надеялась, что жених твоей дочери одумается и расстанется с этой эмансипированной лошадью, — Дончак-Яровская брезгливо скривилась. — Эти длинные папиросы, стриженые волосы, вызывающее поведение, отвратительно безвкусные платья… Я удивляюсь мужчинам, которые клюют на подобные штучки и способны пожертвовать огромным состоянием в угоду экзальтированной дамочке с дурными манерами!

Ольга Ивановна схватила с ночного столика флакон с нюхательной солью и поднесла к носу, но тут же отшвырнула его в сторону и залилась слезами, которые были столь же фальшивыми, как и выдуманная ею головная боль. Но это было единственным средством усыпить хотя бы на короткое время бдительность Глафиры Дончак-Яровской и ее ближайшей подруги Дарьи Пискуновой, которая неустанно рыскала по дому в надежде разузнать что-нибудь, способное пролить свет на таинственные события, из-за которых была отложена свадьба. Одно было плохо — голова начинала болеть по-настоящему, и Ольга Ивановна боялась, что не сможет выдержать ночную поездку до почтовой станции.