Достойный Розы - Валерия Аристова
— Но разве мы не будем выходить из дома? — удивилась Рози.
— Если только маменька ваша нас вывезет куда-то на пикник. А так будем опять пленницами, как в прошлый раз. И хорошо, если увезут нас в имение. А то так и просидим в Лондоне до самой вашей свадьбы...
— Свадьбы? — Рози склонила голову на бок, — о свадьбе пока речи нет. Да и жениха нет, а какая свадьба без жениха?
— Оооо, — протянула Китти, — женихи на вас найдутся, мисс Роза! Слетятся, как пчелы на мед.
— Папенька обещал не выдавать меня замуж за того, кто мне не приглянется, — сказала она равнодушно, — а я пока и думать о муже не хочу. Мне хочется отдохнуть дома, среди любящих людей, иметь много свободного времени для чтения и рисования... И для прогулок, конечно, с тобой, дорогая...
Китти усмехнулась, показывая, что не верит в такие чудеса, но промолчала. Вскоре карета остановилась, потом тронулась снова, въезжая в широкий двор большого белокаменнго особняка. Лакей открыл дверцу, и мисс Роза спустилась на землю, чуть поддерживая темное платье. Ее красивое открытое лицо осветила радостная улыбка, а синие глаза вспыхнули, когда она увидела отца и мать, спешащих ей на встречу.
— Мама, папа! — воскликнула она с чисто американской простотой, и бросилась в объятья родителей.
Цыганенок наблюдал за ней из-за ворот. Он запомнил каждую черточку ее лица — большие синие глаза, очень светлые волнистые волосы, чуть пухлые губы, и темные тонкие брови, неожиданные при таких светлых волосах. Вышедшая следом за подругой Китти заметила цыганенка, который тут же ретировался под ее взглядом. Китти нахмурилась, но ничего никому не сказала, ожидая, когда родители насладятся объятьями любимой дочери и смогут поприветствовать и ее тоже.
Вот миссис Грансильвер заметила стоящую у кареты Китти, и улыбнулась ей.
— Дорогая мисс МакМарел, мы рады, что вы приняли приглашение нашей дочери и снова прибыли погостить к нам. Рози так любит вас, что ей претит одиночество!
— Благодарю за приглашение, миссис Грансильвер, — присела в реверансе Китти.
— Занесите вещи девочек в дом! — приказал мистер Грансильвер трем переминающимся с ноги на ногу лакеям, которые тоже из под тишка рассматривали свою юную госпожу.
Те бросились выполнять приказ, и тут миссис Грансильвер спохватилась, что в Англии не принято приветствовать гостей во дворе, и пригласила девушек в дом. Рози шла между матерью и отцом, а Китти последовала за ними, придерживая шерстяное платье.
— А наша девчушка-то вон как хороша стала, — услышала она, как шепчутся старуха-повариха и прачка.
— Жениха ей найдут и уедет. Так что ненадолго она тут.
Китти вздохнула. Если Роза быстро выйдет замуж, то она лишится места. И идти ей будет совершенно некуда.
Глава 2. Букет роз
Дэвид Корвелл был любимцем фортуны. Красивый, как будто сошедший с полотна художника, похожий на бельведерского Аполлона, к двадцати годам он сумел не только выбраться из дома бедного викария в Уэльсе и приехать в Лондон, но и покорить столицу своим пером. Веря в свою звезду и удачу, он шаг за шагом шел к вершине, убежденный, что вскоре окажется на пике карьеры и популярности. А там, чем черт ни шутит, тоже обзаведется каретой с красными занавесками.
Три года назад он пришел в Лондон пешком, по пути подрабатывая где чем мог, чтобы получить кусок хлеба. Укрепить хозяйке забор, написать проповедь священнику, пасти овец — он умел все, и все делал хорошо. В Лондоне он тоже не чурался простого труда, вечерами, если не слишком уставал, записывая все, что видел, в свой блокнот. Так родилась серия статей про жизнь бедного люда в Лондоне, которая впервые принесла ему успех. Первое же ежедневное издание, куда он отнес свои заметки, выплатила ему вполне солидный гонорар, который позволил Дэвиду убраться из сарая, где он жил с еще двадцатью такими же несчастными, как он сам, и снять вполне приличную комнату у тетушки Нэнси. Комната была хоть и мала, но располагалась в первом этаже, прямо позади большой печи, что топилась особенно холодными вечерами. Дэвид пододвинул кровать к теплой стене, и был вполне доволен жизнью.
Утро выдалось солнечным и светлым, что редко бывает в декабре. Он, кутаясь в шерстяной плащ, спешил по узкой мостовой в редакцию газеты, где его давно ждали с его заметками. Редактор был настолько милостив к нему, что выделил для него отдельную рубрику.
— Мистер Корвелл, ваши заметки стали популярны среди самой элитной публики, — как-то сказал ему мистер Смэш, листая его тетради, — публика капризная, но в последнее время очень уж интересуется всякими бедняками. Опишите пару судеб, нанесите гротестские штрихи и приносите мне.
Мистер Смэш был толстым и всегда усталым. Голос его обычно звучал так, будто он готов лишиться чувств, но, знал Дэвид, редактор всегда мог ухватить суть и понять, что принесет ему прибыль, а что — одни убытки. Поэтому рубрика про бедняков разрасталась, и теперь уже занимала половину разворота, что не позволяло Дэвиду заниматься ничем другим, кроме заметок. Вечерами он жался к печке, ставил на кровать самодельный столик и писал все, что приходило в голову. Фантазия его рождала фееричные образы, которые так нравились публике, но не имели никакой связи с реальностью. Он писал и о своих соседях и знакомых, о конюхе, что надорвался, пытаясь остановить взбесившегося коня, о тетке Нэнси, которая сдавала ему комнату, вечно недовольной ворчливой старухе. Про нее он писал каждую неделю, выискивая в ее характере все более и более смешные черты.
Вот она идет, согнувшись под вязанкой дров, и ворчит, ворчит, что на рынке все подорожало, а дождь снова размыл тротуар. Вот она моет полы в его комнате, и каждая соринка вызывает у нее приступы гнева. Вот она стирает белье, развешивая его в малюсеньком дворе своего дома, а потом путает местами костюмы квартирантов и приносит Дэвиду костюм его соседа сверху, высокого, как жердь, учителя геометрии, что целыми днями бегает от одного ученика к другому, чтобы прокормить своих четырех дочерей. А вот старшая дочь учителя Сара, уже девица. Она тоже высока, как жердь, но строит Дэвиду глазки, всякий раз, когда видит его. Вот ее мать, тетушка Марта. Худая, хмурая, она по утрам идет на рынок с корзиной, а потом с ее кухни раздаются такие ароматы, что Дэвид поднимается на второй
