Меж двух орлов - Оксана Зиентек
– Мало ли… Сваты заглянут… – пан Януш многозначительно оглядел двух оставшихся в девках дочерей. Две пары почти одинаково глаз смотрели на отца по-разному. Марысины – с надеждой, Миросины – с мольбой.
– От кого хоть сваты? – Не выдержала пани Малгожата, до этого предпочитавшая есть молча.
– Да хоть от кого. Хватит уже по округе бегать, словно дети малые. Нагулялись.
– Тата! – Деланно возмутилась шестнадцатилетняя Марыля, – Мироська носится по околице, словно холопка, а как наказывать, так меня?!
– Цыц! – Пан Януш весомо так приложил ладошкой по столу, отчего ложки жалобно звякнули. В углу в люльке захныкал младенец. Вздохнув, невестка встала из-за стола и пошла кормить. Посмотрев, как Гжегош провожает жену взглядом, пан Януш добавил.
– Гжесь, вон, тоже упирался. И жениться ему еще рано, и не нагулялся, и славы не добыл. А теперь не оторвется никак от своей Зоськи. И потом, нашла тоже наказание! Да если б не беда с Ясновскими, была бы ты еще по прошлой осени в Ясновке. Мы со старым Ясновским обо всем уже сговорились.
– Тата, Вы-то со старым Ясновским сговорились, а вот молодой что-то о том вспоминать не спешить. – Негромко заметил Гжегош, зачерпывая похлебки в свой черед.
– Ничего, припомним, если надо. – Старого шляхтыча тоже было непросто сбить с толку. – Прошлой осенью и я ему припоминать не спешил. Сам помнишь, что от Ясновки осталось. Не хватало еще, чтобы моя дочь на пепелище зимовала!
Так что, еще до зимы обеих отдам, а там и на покой можно. Все. Я свое слово сказал, доедайте, дети Творца.
С этими словами пан Соколувский отложил ложку и, встав из-за стола, широким шагом вышел из горницы.
– Яночку! – Кинулась за ним пани Малгожата. – А киселику? Клюквенного. Все ж как ты любишь, пане мой!
– Потом, Малгося, потом… – старый шляхтыч остановился, давая жене время притворить дверь, чтобы не слышали дети и служба. – Ты лучше того, взвару мятного мне завари, с медком липовым.
– Сейчас, пане мой, – всполошилась пани Малгожата. – Нехорошо тебе, Яночку?
– Давит что-то, Малгося. Прямо, дух запирает. Завари. А я пойду, прилягу после обеда.
– Отдохни, отдохни – пани Малгожата ласково погладила мужа по рукаву. – Распереживался ты с этими сороками. Ничего, все панны поначалу упираются, а потом делают, как отцы велят. Виданое ли дело, отцу родному перечить!
Чуть позже, отпаивая мужа мятой и медом, хозяйка поместья спросила, как бы ненароком.
– Ну, Марысю – понятно, с Ясновскими мы и правда давно сговаривались. А за кого ж Миросю думаешь отдавать?
– За ядзвина Боруту, Сколомендова сына, если сговориться получится.
– За поганина? – Ахнула женщина. – Яно-очку, не губи дитя!
– Ох, Малгося, не трави душу. Самому не сладко: на старости лет приходится к поганам на поклон идти. – Пан Януш вздохнул и снова отхлебнул из кружки. – Но если сядет Мирослава наша пани в Ятвежу, они с мужем и Гжегоша с семьей от рыцарей прикроют, и Марылю с Ясновским, если надо, подопрут. А если дальше будем поодиночке стоять, то поодиночке нас и бить будут.
– А до пана каштеляна дойдет если? Или, не допусти Творец, до самого князя? Что скажут то?
– А что нам князь сказал, когда мы прошлой весной просили помочь управу на рыцарей найти? Что мы – опора Отчизны, и он, князь, поручает нам держать границу, пока он в столице ведет важные переговоры о судьбе Королевства. Ясновку сожгли, Журавино сожгли, у нас две кобылы с жеребятами от фризского жеребца, угнали, другим соседям много убытку причинили. А князь о нас с той весны так и не вспомнил.
Да и что ему с того? Я же не ему указываю, с кем биться, а с кем – мириться. Свою дочь сватаю. А в своем дитяти я волен, тут мне даже сам король слова поперек не скажет.
Пани Малгожата только покачала головой, то ли соглашаясь, то ли нет. Но спорить с мужем не стала, решив подождать со спором до лучших времен. А, может, еще и убережет Творец. Эти все планы пана Януша – это ведь пока только так, разговоры. Не стоят еще на пороге сваты от странных соседей, не поют соседские девушки Мирославе свадебных песен…
А, может, еще и не захотят ядзвины с соколувской шляхтой родниться. Кто ж их, поган, знает. Пани Малгожата отпаивала мужа взваром, а сама мысленно перебирала всех молодых парней в округе. А ну ж, удастся уговорить мужа поискать дочке счастья в другом месте!
Но чем дольше думала пани Малгожата, тем больше убеждалась, что муж прав. Парней в округе было много, но одни из были еще малы, другие разъехались по княжеству, служа князю и добывая рыцарской славы. У третьих всего добра было, только имя да герб.
Оно, конечно, годик-другой подождать было можно. Это Марыле уже семнадцать, в самом соку панна, того и гляди, переспеет. А Мирославе в конце весны только-только шестнадцать исполнится, можно и подождать.
«Да, точно, так и надо сделать», – решила для себя хозяйка дома. Она даст мужу отлежаться, а потом снова поговорит о судьбе младшей дочки. Януш хоть и бывает порой крутого нрава, но отходчив.
– Нет, – ворчала она сама себе под нос, возясь в клети, – ну вы такое видели?! Мало ему того, что дитя родное за поганина отдает! Еще и его, поганина этого, просить надо! А вот тебе, окаянный!
Добрая пани Малгожата не сдержалась и от всей души показала стене кукиш. Стена, добротно срубленная из дюжих колод, промолчала. Впрочем, чего было ожидать от стены? Дерево, оно дерево и есть. А если когда-нибудь покажется тебе, что бревна начинают с тобой пререкаться, то тут уж, ясное дело, одно спасение: пить меньше надо. А хозяйка, отведя душу, продолжала дальше заниматься хозяйством и ворчать.
– Ну быть же ж такого не может, чтобы на всю округу – один жених…
День постепенно клонился к вечеру. Утомленные хозяйскими хлопотами Соколувские потихоньку готовились ко сну. Пан Януш, благословив детей, ушел с женой в хозяйские покои. Гжегош что-то долго втолковывал жене, а потом тоже увел Зоську. Одна нянька осталась дремать в углу, мерно покачивая колыбель и периодически всхрапывая.
Постепенно во всем поместье стихал шум. Только то там, то тут раздавались
