Настасья Бакст - Предательство страсти
— Ах, Клаус, — вздохнул Рихард, — ну разве ты до сих пор не научился понимать, когда я шучу, а когда говорю серьезно? Я вообще не собираюсь вмешиваться в твою работу. Ты отличный управляющий и у меня нет поводов для беспокойства. Поступай, как считаешь нужным, я тебе доверяю. Сколько времени?
— Без четверти два, — ответил управляющий.
— Пора возвращаться, — Рихард подошел к своему коню.
Клаус Зибберман молча подставил хозяину колено, чтобы тот мог забраться в седло.
— Сегодня Лизхен приказала готовить самых сочных кур особым индийским способом, с перцем и приправами, а на гарнир подать обжаренный рис с фруктами и карамелью, — сказал барон, — и еще густой суп из баранины. Его подают в горшочках. Никогда не мог определить точно, что именно в него кладут. Зеленые сливы, коренья, томаты, морковь, зеленый лук, кусочки тушеного баклажана… Что еще?
— Баранину для этого супа за день подвешивают внутри очага на специальный крюк, чтобы она как следует пропиталась дымом, а перед тем как варить из нее бульон — обжаривают на решетке, — пробасил Зибберман и сглотнул слюну. — Моя мать тоже готовит такую похлебку.
— Твоя мать все еще жива? — удивился Рихард.
— Слава Богу, — Клаус снял шляпу и перекрестился. — В нашей семье все женщины живут долго.
Мари фон Штерн, по пути от своих покоев к столовой, была поглощена совершенно иными мыслями. В последнее время она видела, как сильно муж желает рождения наследника, и безмерно страдала. Молодая баронесса винила себя в охлаждении семейных отношений и боялась, что любимый муж разведется с ней. Закон позволяет развод в случае бесплодия. Однако, опасения ее были совершенно напрасны. Барон даже не помышлял о расторжении брака.
Во время обеда, когда Мари напряженно вглядывалась в его задумчивое лицо, и ей кусок в горло не шел от мысли, что возможно именно сейчас Рихард подбирает слова, чтобы сказать жене о том, что он решил развестись с ней, тот мучился вопросом, что можно преподнести жене на их вторую годовщину? Подарок должен быть не слишком дорогим, но изящным, потому что Мари наверняка догадывается, какие доходы приносит мужу ее приданое. Особенно, после того как русские стали приобретать их вино. Почти все драгоценности своей матери Рихард фон Штерн подарил жене еще до свадьбы. Ему же нужно было ее очаровать! Он пристально посмотрел на супругу и подумал, чего не хватает в ее облике? Кожа Мари сверкала как нежно-розовый жемчуг, темно-синее строгое платье хорошо оттеняло ее цвет. Чудные темные волосы, собранные в высокую модную прическу, были столь тяжелы, что Рихард видел, как одна из боковых шпилек вот-вот не выдержит и выпадет, освободив непослушные пряди. Корсет делал стройную от природы талию такой тонкой, что казалось, ее можно обхватить пальцами. Пожалуй, изысканная сетка для волос из тончайших золотых нитей, украшенная жемчугом, мелкими бриллиантами и топазами — то, что нужно. Это большое, и в то же время легкое украшение, в котором много камней, но они должны быть маленькими.
— Можно узнать, почему вы с такой ненавистью на меня смотрите? — неожиданно спросила у него Мари, сидевшая на другом краю огромного стола, рассчитанного на тридцать персон, не считая хозяев.
Прежде чем изумленный барон смог что-либо возразить или ответить, его жена уже вскочила со своего места и быстро вышла, причем плечи ее вздрагивали. Она плакала. Рихард нахмурился. Эти неожиданные истерики его утомили. Он подумал, что возможно, Мари следует отправиться на воды, она стала слишком нервной.
Баронесса же заперлась в своей комнате. К ужину она не вышла, сославшись на головную боль. Она звала к себе Лизхен Риппельштайн, но ей ответили, что фройляйн нет в замке. Она уехала в деревню закупить все необходимое для кухни замка. Около девяти часов в спальню Мари постучал Рихард и спросил, может ли он войти.
— Нет! Вы мне противны! Лицемер!
Барон не стал выяснять, почему именно жена считает его лицемером, и удалился.
Мари же залилась слезами. Деторождение и плотская любовь были связаны в ее сознании в единое целое и второе без первого, казалось прелюбодеянием. Она не может родить Рихарду ребенка, следовательно, не должна принимать его как мужчину. Каждый ее отказ Рихарду в близости виделся Мари еще одним ударом по их и без того терпящему крушение браку, но она не видела выхода. Она ведь не может позволить, чтобы собственный муж считал ее распущенной! Мари бесконечно стыдилась своих интимных переживаний. Раньше, в самом начале их супружества, больше всего на свете она боялась, что Рихард заметит, какое наслаждение ей доставляют их занятия любовью, и с каким трепетом и нетерпением она ждет его каждый вечер на брачном ложе. Теперь же и это счастье казалось Мари потерянным навсегда. Тело ее томилось от нерастраченной страсти и нежности не меньше чем душа от потерянной любви.
Лизхен Риппельштайн с удовольствием разглядывала себя в зеркале. Белое вышитое белье из азиатского хлопка, ей чрезвычайно шло. Ее молочно-белое тело сияло той волшебной и притягательной красотой молодости, когда девочка-подросток становится привлекательной женщиной. Округлившаяся грудь и соблазнительные бедра подчеркиваются тонкой, изящной талией. Когда ветер приподнимает юбки Лизхен, то ее не слишком длинные, но крепкие и стройные ножки, привлекают внимание молодых и не очень молодых мужчин. Лизхен закусила ноготь указательного пальца правой руки, несколько секунд смотрела на себя, а затем, взвизгнув от удовольствия, подпрыгнула, сделала шаг назад и упала на кровать, что стояла близко от туалетного столика. Комнатка Лизхен вообще была маленькой, вся мебель впритык. Помещалось-то всего лишь платяной шкаф, да та самая кровать с туалетным столиком. Возле двери, правда, на табуретке стоял тазик, а в нем кувшин с водой.
Лизхен сильно сжала свои круглые и крепкие груди, не помещавшиеся в ее ладонях даже на половину, и с удовольствием ощутила сладкое томление внизу своего живота.
— Ах, Фредерик, Фредерик… — игриво прошептала она, обнимая себя руками и гладя свою шею.
Но нужно было вставать и одеваться, Мари ждет ее. Черт бы побрал эту Мари! С самого утра Лизхен на ногах. Нужно было поехать в деревню, чтобы посетить остановившегося в сельской гостинице купца, чтобы приобрести шелка и цветного бисера для рукоделий, а теперь еще идти в конюшни и распорядиться подготовить экипаж. Вот уж это Мари могла бы сделать и сама! С самого детства Лизхен играла в жизни подруги весьма странную роль. Будучи дочкой гувернантки, Лизхен сделалась будто любимой куклой. Мари с наслаждением нянчилась с ней и баловала. Теперь восемнадцатилетняя Лизхен состоит при ней одновременно и служанкой, и подругой, а иногда двадцатитрехлетняя Мари начинает вести себя по отношению к фройляйн Риппельштайн, словно заботливая мамаша. Впрочем, Лизхен не на что было пожаловаться. Ее хорошо одевали, почти как знатную девушку, она получила образование и обучилась хорошим манерам. Если бы не излишняя живость, порывистость движений и яркий румянец, Лизхен Риппельштайн вполне могла бы сойти за аристократку.
