Джоржетт Хейер - Переполох в Бате
— Ужасный человек!
— О, Серена, тише! Ты же не всегда придерживалась такого мнения о нем.
Падчерица бросила на мачеху озорной взгляд.
— Господи, ты опять дала волю своему романтическому воображению. Дурочка! Да я согласилась на помолвку с ним только потому, что хотела примерить на себя титул маркизы! И потом этот брак устраивал для меня отец. К тому же мы давно знакомы с Иво, у нас с ним во многом сходные вкусы, наконец… Да можно найти десятки причин, но среди них не будет ни одной романтической, можешь не сомневаться! Я решилась на помолвку с ним, но скоро поняла, что это невыносимый человек.
— Нет, ты не думай, меня нисколько не удивляет тот факт, что ты не любила и не могла любить его. Но скажи… Неужели тебе в жизни ни разу не встречался мужчина, к которому бы ты почувствовала душевное расположение, Серена? — с интересом глядя на падчерицу, спросила Фанни.
— Разумеется, встречался! — рассмеялась Серена. — Когда мне было девятнадцать лет, я страстно влюбилась. Это был самый красивый человек на свете. А какие у него были милые манеры!.. Ты бы сама была очарована. К сожалению, у него не было состояния, и папа ни за что не одобрил бы такой брак. Кажется, целую неделю я проплакала. Впрочем, прошло столько времени, что я не могу точно припомнить.
— О, ты шутишь! — с упреком в голосе воскликнула Фанни.
— Нет, клянусь честью! Я его очень любила, но не видела в течение шести лет. Но знаешь, моя дорогая, самое печальное заключается в том, что отец был тогда абсолютно прав, заверяя меня, что скоро я оправлюсь от своего девичьего горя.
— А кто он был, Серена? Если, конечно, ты можешь сказать мне…
— Почему бы и не сказать? Его звали Гектор Киркби.
— И ты больше не видела его?
— Ни разу! Шесть лет назад он был солдатом, и когда стало ясно, что у нас ничего не получится, его полк как раз получил назначение в Португалию. Для нас это была трагедия, но что поделаешь — жизнь.
— Но теперь, когда война окончена…
— Фанни, ты неисправима! — воскликнула Серена насмешливо. Впрочем, ее насмешки, адресованные мачехе, никогда не были злыми. — Война окончена, согласна, но теперь я уже не зеленая девочка! А Гектор, если он остался жив, — а мне остается только уповать на это, — скорее всего давно уже женился и у него куча детишек. Спроси его теперь о том, что было шесть лет назад, боюсь, он даже имя мое не вспомнит!
— О нет! Ты же помнишь о нем!
— Я вспомнила, — призналась Серена. — Но если быть до конца честной, то едва ли не в первый раз за все эти годы. И то только потому, что ты навела меня на эту тему. Боюсь, я вообще на редкость черствая женщина.
Фанни, на глазах которой Серена кокетничала и потом отвергла целый ряд вполне достойных кавалеров, была склонна согласиться, что так оно и есть. Но стоило поднять глаза на красивое лицо Серены, полюбоваться ее очаровательными губами, упрямо очерченным ртом, искрящимися глазами, тяжелыми ресницами, как тут же отпадали все подозрения в ее черствости. Разве можно заподозрить красавицу в таком грехе? Нет, по мнению Фанни, никто не осмелился бы наградить таким эпитетом пылкую и пышущую жизненной энергией Серену.
Ее падчерица была упряма и своенравна, порой удивительно невежественна, столь же эксцентрична, как и ее отец. Ей было наплевать на внешние приличия. Но несмотря на все эти (и многие другие) недостатки, она была просто кладезем доброты и великодушия.
Дверь в библиотеку открылась, и в комнату вошел лакей. Он сказал, что поминки подошли к концу, собравшиеся уже вызвали свои экипажи и что господин Перрот, адвокат его светлости графа, спрашивает, удобно ли графине принять его.
Фанни кивнула.
В томительном ожидании прошло несколько минут. Фанни сказала слабым голосом:
— Последняя воля, разумеется, должна быть прочитана, но я хочу, чтобы все формальности закончились поскорее!
— Что до меня, то я полагаю, что это дело серьезное, — сказала Серена. — Такой торжественный момент, такая идиотская официальность во всем! Чего ради?! Те люди, которым отец завещал различные памятные вещи и которым было бы действительно интересно послушать чтение завещания, просто-напросто не приглашены на эту церемонию. Никаких сенсаций не будет. Ни для тебя, ни для меня, ни, естественно, для Хартли Спенборо.
— В завещании могут оказаться всякие неожиданности. Надо знать моего покойного мужа. На всякий случай мы должны быть готовы, — ответила Фанни. — Я не могу взять тебя под свою ответственность, но могу быть твоей компаньонкой. И хотя я очень глупая, мне кажется, что для тебя такой вариант подойдет больше, чем перспектива жить с леди Терезой или леди Доррингтон. Главное, чтобы все отвечало твоим желаниям, милая Серена! И если ты захочешь жить со мной, то уверена, твой отец также одобрил бы это. Ибо он любил тебя больше всех на свете! Может случиться так, что мне придется вернуться в дом своих родителей… Кто знает…
— Фанни, нет! — воскликнула Серена.
— Но тут ведь нечему удивляться. Молю Бога только о том, чтобы отец не потребовал моего возвращения в приказном порядке… Я вынуждена буду не подчиниться ему, и это будет для него глубоким потрясением…
— Он не станет приказывать. В отличие от тебя он-то должен прекрасно осознавать, что ты уже не мисс Клейпол, а леди Спенборо! К тому же… — Серена запнулась, но почти сразу же сказала: — Ты меня извини, но я совершенно убеждена в том, что ни он, ни леди Клейпол не станут настаивать на твоем возвращении домой. У вас такая большая семья… К тому же твоя старшая сестра все еще не выдана замуж… Нет, я уверена, что они не желают твоего возвращения домой.
— О да! Как ты права, Серена! — воскликнула Фанни. Озабоченность тут же исчезла с ее лица. — Агнес мое возвращение очень бы не понравилось, теперь я понимаю. Правильно!
Для развития этой темы уже не осталось времени, так как дверь в библиотеку снова открылась, и дворецкий провел в комнату нескольких джентльменов, одетых в траурные наряды.
Процессию возглавлял самый старший и наиболее представительный на вид человек. Это был лорд Доррингтон, чья необъятная талия частенько сбивала людей с толку и заставляла их принимать его за герцога Йоркского. Лорд Доррингтон был братом первой леди Спенборо. Будучи о себе весьма завышенного мнения, он имел большую склонность постоянно путаться в дела других людей. Вот и сегодня на похоронной церемонии и на поминках лорд Доррингтон ни с того ни с сего решил взять на себя обязанности и честь быть старшиной торжественно-траурных мероприятий. В библиотеку он вошел тяжелой походкой. Пояс на нем трещал, массивный подбородок покоился на шейном платке, несколько раз обвязанном вокруг шеи. Лорд поклонился вдове, пробурчал несколько слов соболезнования натужным голосом — он страдал одышкой — и сразу же стал распоряжаться, кому куда следует сесть:
