Джулиана Берлингуэр - Серебряная рука

— Ты что, один управляешься со скотиной?

— Ну да. Разве у меня не такие же пара рук и голова, как у других пастухов? Но теперь Понтедду меня выгонит.

Незнакомец кладет ему руку на голову:

— Я сам поговорю с Понтедду. Не переживай.

— Не надо! А то и вам от него достанется.

Мужчина, расхохотавшись, встает, подходит к борту, где рыбаки изготовили свои гарпуны, и что-то говорит старшому, который уже сделал пробный бросок. Забой тунцов начался.

Аультину совсем затолкали. Наконец он находит себе надежное укрытие между двумя большими корзинами, полными тяжелых гарпунов, и утирает слезы — сейчас не время плакать. Теперь он уже сухими глазами разглядывает мужчину, который только что с ним разговаривал. Тот сидит на небольшом возвышении, покрытом красно-серебристым полотнищем, а по бокам стоит охрана, защищающая его неизвестно от чего. Так это ж и есть хозяин!

«Только его мне и не хватало, — думает Аультину. — А что, если я ляпнул что-нибудь лишнее?»

И как было не догадаться с первой минуты? Выходит, когда он уже начал тонуть, его подобрала лодка старшого! А незнакомец сам хозяин! Он может наказывать не только управляющих, но и помощников управляющих и приказчиков помощников управляющих!

Залитый водой и кровью, Аультину охотно укрылся бы в трюме, если бы крышку люка не закрыли и не завалили снастями.

Круг, образованный рыбачьими лодками, превратился в страшную западню, полную бурлящей крови и пены. Охваченные ужасом, израненные тунцы бешено бьются, пытаясь уйти от неминуемой гибели. Они очень сильны, и борта лодок сотрясаются от их страшных ударов. Кровавые волны перекатываются через палубу, окрашивая море в красный цвет. Те рыбаки, что стоят поближе к борту, все в крови. Кровью забрызганы даже кружевное жабо и манжеты главного господина.

Такое невиданное прежде зрелище не нравится Аультину, его мутит, спирает дыхание. Никогда еще ему не было так плохо, как сейчас, от этой непрерывной болтанки. Кажется, само море становится на дыбы всякий раз, когда гарпун вонзается в тело тунца и из него хлещет кровища. Аультину привык резать козлят, а когда приходит время забивать скот, он помогает разделывать туши и покрупнее. Нет, страшно ему не от вида крови. У нее совсем незнакомый запах, и слишком уж ее много, прямо бултыхаешься в крови. Аультину не знает, за что ухватиться: все кругом такое скользкое, липкое.

Вдруг раздается крик, и Аультину едва успевает заметить большого и толстого парня с кудрявыми волосами, который забавы ради запер его в трюме: на какое-то мгновение тот повисает в воздухе, цепляясь за канат, но сразу же падает в самую середку загороженного места, туда, где кишат туши тунцов — и убитых, и бьющихся в предсмертных судорогах. Рыбаки бросают в воду чалки, доски и гарпуны, чтобы парень мог за них ухватиться, но его затягивает в водоворот. Один из рыбаков, подцепив гарпуном свободный конец каната, сует его в руки Аультину. Старшой велит держать его покрепче.

Охваченный ужасом, Аультину изо всех сил старается удержать канат, который натягивается все сильнее, и если бы он чудом не зацепился за носовую лебедку, не миновать бы мальчишке кровавой бани. У Аультину ободрана кожа на ладонях, но это пустяк по сравнению с тем, что открывается его взору: в ужасе смотрит он на бурлящий кровавый котел, представляя себе, как вонзаются в его тело зубы тунцов или гарпуны, как волны захлестывают и затягивают его в темную глубину.

Не нужно ему это море, которое из овчарни кажется таким недостижимым и безмятежным. Нет, море — это смерть! Аультину оглушен. До его сознания доходят лишь какие-то смутные голоса и звуки, он почти не видит того, что творится вокруг, и начинает что-то соображать, только когда в баркас втаскивают тело упавшего за борт рыбака.

Тунцы издыхают, солнце уже высоко, рыбаки проголодались. Бьют в колокол: это сигнал отбоя. Из трюма достают хлеб, вино, сыр. Все торопливо закусывают. Дел еще невпроворот: улов оказался очень удачным.

— Выдайте семье погибшего плату за целый день и хороший кусок соленого тунца!

Голос старшого как будто усмиряет море: волны понемногу успокаиваются, белые барашки исчезают. Неподвижно и молча сидят на палубе обессилевшие рыбаки.

У тетушки Антонии дом белый, как и у всех в деревне. Обстановка бедная — большие короба для хлеба, стол, стиральные доски, три скамьи, горшки на стенке у очага и соломенный тюфяк на полу. Зато света много, вполне достаточно, чтобы хорошенько починить одежду. Но Аультину не хочет снимать штаны, ему не терпится убежать на площадь. Тетушка удерживает его, а он вырывается. С улицы уже доносятся звуки лаунеддас[1] и веселые голоса.

— Да оставь ты эту дырку, подумаешь, какое дело!

Но тетушка Антония крепко зажала племянника между колен.

— Мы еще успеем до прибытия всадников! Хорошо, если они к началу танцев появятся.

— Я и на танцы тоже хочу!

— Погоди, вот управляющий покажет тебе танцы! Твое место в овчарне.

Как ни старается Аультину объяснить тетушке, что управляющий ему теперь не страшен, ведь хозяин самолично позволил ему остаться на празднике, она его не отпускает. Творог был хороший, а сыр с можжевеловым запахом — такой вкусный, что хозяин требовал его к столу четыре дня подряд! Но сколько бы Аультину ни рассказывал, как сам хозяин хвалил его управляющему Понтедду, тетушке Антонии не верится, что мальчик может остаться в деревне и погулять на празднике вместе со всеми.

— Станет хозяин хвалить подпаска! У него что, других дел нет? Ему оброк и подати надо считать!

— А я все равно пойду на танцы! И вы со мной. Вон сколько лет вы уже не танцуете. На танцах и мужа себе найдете. И нечего смеяться! Вы красивая, очень даже красивая, и если бы я был взрослым, вам не понадобилось бы искать себе мужа: я сам давно бы на вас женился.

Аультину развязывает тесемки тетушкиного фартука, набрасывает ей на плечи расшитую шаль и тянет Антонию на улицу.

— Может, сегодня сам управляющий Понтедду в вас влюбится!

На площади перед церковью Аультину не долго приходится держать тетушку за руку: трое кавалеров наперебой приглашают ее в хоровод. Освободившийся Аультину убегает и устраивается возле сплетенной из веток и украшенной цветами арки с надписью, приветствующей испанского хозяина, хотя никто в деревне по-испански читать не умеет. Здесь же, у арки, где должны финишировать всадники, стоит лавка с призами. Победитель получит синий шарф, десять монет, мешок бобов, мех вина, лаунеддас и освященную на Пасху — совсем как живую — розу из теста с красиво раскрашенными лепестками, листьями и шипами. За второе место полагается четыре монеты, за третье — две. Для того, кто прискачет последним, приготовлен специальный приз — колбаска, да такая натуральная, что женщины, глядя на нее, краснеют.