К. Харрис - Что остается от небес
– Я слышал, епископ Лондонский собирается выступить в этот четверг перед Палатой лордов с речью, обращенной против рабства, – регент щелкнул пальцами, чтобы подали очередную бутылку.
Когда-то принц был привлекательным мужчиной. Но к настоящему моменту жизнь, проведенная в постоянных излишествах и всевозможнейших усладах плоти, безжалостно сказалась на внешности Георга, перевалившего за пятый десяток. Лицо приобрело красноватый оттенок, черты оплыли, и даже таланты искуснейших портных Лондона – а также туго затянутые корсеты – не могли скрыть тучности фигуры.
Опасно поскрипывая пластинами корсета, регент повернулся и недовольно глянул на своего кузена Чарльза, который являлся общепризнанной опорой шаткого правления царственного родственника.
– Что скажете, Джарвис? Ведь есть же способ утихомирить этого святошу?
Лорд Джарвис также был крупным и плотным мужчиною, ростом более шести футов. Одни его габариты уже производили внушительное впечатление. Но самым могущественным человеком Британии этого вельможу сделало сочетание вызывающего благоговейный трепет ума, неимоверного коварства и беззаветной преданности королю и отечеству. Барон неторопливо отпил глоток вина, прежде чем ответить:
– Не вижу ни единого, за исключением убийства.
Среди присутствующих, находившихся достаточно близко, чтобы услышать эти слова, прокатился нервный смешок. Всем было известно, что люди, полагаемые лордом Джарвисом врагами – или просто причиняющими неудобства – имели странное обыкновение превращаться в покойников.
Губа принца-регента выпятилась сильнее. Один из закадычных друзей правителя, лорд Квиллиан, худощавый щеголь с ястребиным профилем, приподняв бровь, вопросил:
– Вас не беспокоит, Джарвис, что этот чертов епископ словно выступил в крестовый поход?
– А, по-вашему, должно? – барон одним пальцем небрежно открыл золотую табакерку.
– Думаю, должно, учитывая, что именно Прескотта, по большей части, следует благодарить за принятие пять лет назад Акта о запрете работорговли[1]. Растущая в Британии набожность в сочетании со слезливой сентиментальностью вызывает у меня опасения.
– Отмену рабства нетрудно поддерживать на словах, – поднес Джарвис к носу понюшку. – На деле же все оказывается значительно сложнее.
Внимание барона привлекла поднявшаяся у двери суета. Высокий мужчина, по виду военный, в плаще и сапогах для верховой езды, вполголоса переговорил с охраной, затем, пересекши комнату, направился к Джарвису и шепнул что-то тому на ухо.
– Прошу прощения, ваше высочество, – с поклоном извинился могущественный кузен перед принцем, – я на минутку. Ну, что там такое? – рявкнул он, увлекши гонца в уединенную нишу.
Рослый мужчина с армейской выправкой, бывший капитан Девятого пехотного полка, с усмешкой доложил:
– Епископ Лондонский мертв, сэр.
* * * * *
В неярком свете раннего утра отец и сын бок о бок рысью ехали по Гайд-парку. Кое-где между деревьями еще застряли клочья легкой дымки, хотя повисший над рекой туман уже рассеивался под лучами поднимавшегося солнца.
– Уже два месяца, как Персиваля застрелили, – пробурчал Алистер Джеймс Сен-Сир, пятый граф Гендон. Восседавший на крупном сером мерине вельможа был мужчиною шестидесяти шести лет, плотного телосложения, с бочкообразной грудью, густой гривой седых волос и ярко-голубыми глазами.
– Два месяца! – возмущенно повторил он, когда спутник воздержался от замечаний. – А Ливерпуль[2] до сих пор действует скорее как некомпетентный заднескамеечник, нежели как премьер-министр. Это больше не может продолжаться. Мы и так воюем с половиной Европы. Не успеем оглянуться, как эти проклятые американцы нападут на Канаду.
Ехавший рядом на изящной вороной арабской кобылке, приобретенной в бытность свою офицером действующей армии, единственный оставшийся в живых графский сын и наследник, Себастьян, виконт Девлин, наклонил голову, пряча улыбку. Высокий, даже выше своего отца, он был стройным, темноволосым, а его глаза имели странный янтарный оттенок, как у дикого зверя.
– Вы же отказались от предложения принца-регента сформировать кабинет, – заметил он.
– Разумеется, отказался! – воскликнул граф, который вот уже три года занимал пост канцлера казначейства[3]. – Зачем мне дни напролет сражаться с Джарвисом за лояльность собственных министров? Может, раньше меня смогли бы уговорить. Но не теперь.
– Мне казалось, вы не упустите такую возможность, – бросил виконт, – хотя бы назло барону.
Грозный и сверхъестественно всемогущий королевский родственник наводил страх на многих, но не на Гендона. Эти двое сильных мира сего были на ножах, сколько Себастьян себя помнил. Однако, несмотря на все свое влияние, Джарвис ни за что не возглавил бы кабинет министров. Он предпочитал править, пребывая в тени, скрытно – и от этого еще более действенно.
– Должно быть, я старею, – длинно выдохнул граф. – Я бы с удовольствием потратил время на другие занятия.
Сын вопросительно поднял бровь.
– Ты слышал, что я сказал, – проворчал Гендон. – Мне бы хотелось провести остаток своих преклонных лет в окружении выводка здоровеньких резвых внуков. К сожалению, мой единственный уцелевший отпрыск никак не соизволит доставить мне такую радость.
– У вас уже есть внук. И внучка.
– Баярд? – небрежным жестом отмахнулся граф от детей своей законнорожденной дочери Аманды. – Баярд из Уилкоксов, к тому же полусумасшедший, как и его папаша. Я говорю о Сен-Сирах. Тех внуках, которых только ты можешь мне подарить. Себастьян, тебе почти тридцать. Давно уже пора остепениться и завести семью.
Виконт ничего не ответил, уставившись между ушей своей лошади. За последние недели отчуждение, возникшее между отцом и сыном прошлой осенью, уменьшилось, но сейчас граф ступил на опасную почву.
На миг повисло напряженное молчание, затем Гендон, взглянув на парк, прищурился и буркнул:
– Смотрю, ты до сих пор держишь в услужении этого наглого карманного воришку.
Проследив за взглядом отца, Девлин увидел одетого в ливрею остролицего подростка, который во весь опор мчался в их сторону на одной из лошадей виконта, придерживая шляпу неизящно задранной рукой.
– Что за черт?
Том, юный грум Себастьяна, резко натянул поводья, останавливаясь рядом. Это был щуплый тринадцатилетний мальчишка со щербатой улыбкой, выглядевший младше своих лет.
– Извиняюсь за вторжение, ваше сиятельство, – кивнул он Гендону и повернулся к виконту: – Хозяин, вас там ждут на Брук-стрит: ваша тетушка, герцогиня Клейборн, и архиепископ Кентерберийский!
