Карен Монинг - За горным туманом
«Моя сестра не могла быть так хороша, как я. Она была почти девственницей». Она выплёвывала эти слова почти с отвращением. Жизнь была слишком непредсказуемой, чтобы девственность могла обладать хоть какой-либо ценностью у её народа. Страсть, во всех её проявлениях, имела куда большее значение в Римской культуре.
Он поднял руку предупреждая: «Хватит». Ядовитые слова обвинений падали быстро и гневно на единственного мужчину, который смог заставить петь её языческую кровь и унять безмерную тоску меж её бёдер. Уже много вечеров подряд.
Он терпел её гнев молча, и, когда её язык успокоился, повернулся снова к своему окну. Одинокий волчий вой прорезал ночную тишину, и она отчётливо услышала ответный вопль внутри себя. Она знала, молчание Хоука – это его прощание с ней. Пронзённая этим унижением и отказом, она легла дрожа на его постель – постель, в которую, как она уже знала, её больше не позовут.
Она бы убила за него.
Именно это она и имела ввиду, минутами позже бросившись на него с серебряным стилетом, схваченным ею со столика у кровати. Эсмерельда возможно и покинула бы его, не бросив клятвы об отмщении, если бы он хотя бы удивился. Мгновенно встревожился. Или хотя бы огорчился.
Ни одной из этих эмоций он не показал. Его прекрасное лицо осветилось смехом, когда он, без усилия крутанувшись, схватил её руку, и выбитый стилет полетел в открытое окно.
Он смеялся.
И она прокляла его. И всех, кто будет после него.
А когда он закрыл ей рот поцелуями, она проклинала его сквозь стиснутые зубы, даже если её вероломное тело таяло от его прикосновений. Мужчина не должен быть таким красивым. Таким недостижимым. И таким чертовски бесстрашным.
Ни один мужчина не может отвергнуть Эсмерельду. Но он сделал это с ней, а она – нет. И никогда не сможет.
«Это не твоя вина», сказал Гримм. Они уселись на вымощенной терассе Далкейта, прихлёбывая портвейн и покуривая ввезённый табак в чисто мужской компании.
Сидхи Джеймс Лион Дуглас потёр свой безупречный подбородок своей прекрасной рукой, раздражённый лёгкой щетиной, которая всегда появлялась уже спустя несколько часов после бритья.
«Я только не понимаю, Гримм. Я думал, что ей было хорошо со мной. Зачем ей понадобилось меня убивать?»
Гримм изогнул бровь. «Что ты делаешь с девицами в постели, Хоук?»
«Я даю им то, чего они хотят. Фантазию. Моё всегда готовое тело и кровь готовы выполнить любую их прихоть».
«А как ты узнаёшь их фантазии?» изумился вслух Гримм.
Граф Далкейта мягко засмеялся с тем страстным рокочущим урчаньем, которое, как он знал, сводило с ума женщин. «Ах, Гримм, тебе всего лишь надо слушать их всем свом телом. Она говорит тебе о своих желаниях глазами, зная об этом или же и не подозревая. Она ведёт тебя своими тихими стонами. Нежным движением тела она тебе говорит, хочет она тебя сзади или сверху между своих пышных форм. Чтобы ты входил с нежностью или с силой; желает она в тебе нежного любовника или ищет зверя. Хочет, чтобы её губы целовали или жадно пожирали подобно дикарю. Нравится, чтобы её груди…»
«Картина ясна», прервал Гримм, с трудом сглатывая. Он смущённо поёрзал в кресле и скрестил ноги. Скрестил их заново и оттянул килт. Ещё раз скрестил и вздохнул. «А Эсмерельда? Её фантазии ты понимаешь?»
«Даже слишком хорошо. Одна из них это быть Леди Хоук».
«Она должна понимать, что этому не бывать, Хоук. Все знают, что ты уже почти женат с тех пор, как Король Джеймс издал указ о твоей помолвке».
«И почти погиб. И не хочу об этом говорить».
«Время бежит быстро, Хоук. И тебе не просто придётся об этом говорить, но и ещё кое-что – например, съездить за своей невестой. Срок почти истёк. Или ты не волнуешься об этом?»
Хоук бросил на Гримма разъярённый взгляд.
«Всего лишь пытаюсь. Осталось каких-то жалких две недели, помнишь?»
Хоук бросил пристальный взгляд на прозрачное ночное небо, усыпанное сверкающими звёздами. «Как могу я забыть?»
«Ты, правда, считаешь, что Джеймс осуществит все свои угрозы, если ты не женишься на девице Комин?»
«Абсолютно», ровно сказал Хоук.
«Я только не понимаю, почему он тебя так сильно ненавидит».
Сардоническая ухмылка скользнула по лицу Хоука. Он знал, почему Джеймс ненавидел его. Тридцать лет назад родители Хоука унизили его тщеславную душёнку. И так как отец умер до того, как Джеймс смог бы ему отомстить, его гневный взгляд обратился на Хоука.
Долгих пятнадцать лет Джеймс контролировал каждую минуту его жизни. За пару дней до завершения его службы, Джеймс изобрёл план как и дальше влиять на его жизнь. Согласно королевскому указу, Хоук был обязан жениться на девице, которую он не знал и не хотел. Старая дева-отшельница, по слухам была довольно страшна и, несомненно, не в своём уме. Таков был хитроумный приговор Короля Джеймса. «Кому постичь глубины умов королей, мой друг?», ловко избежал ответа Хоук, четко поставив точку в их беседе.
Мужчины какое-то время провели в тишине, оба думая о разных причинах, уставившись в бархатное небо. Филин тихо ухнул в саду. Сверчки исполняли свой чудный концерт, отдавая сумеречную дань Далкейту. Звёзды пульсировали и приглушённо мерцали на иссиня-черном ночном балдахине.
«Смотри. Одна падает. Туда, Хоук. Что ты загадаешь?» Гримм указал на белое пятнышко, оставившее молочный хвостик от своего сверкающего отпечатка.
«Эсмерельда говорит, что если загадаешь желание до того, как упадёт звезда, оно обязательно исполнится».
«Ты загадал прямо сейчас?»
«Пустой разговор», засмеялся Хоук. «Глупые романтические бредни для мечтательных девиц». Конечно, он загадал. Каждый раз, когда видит падающую звезду. Всегда одно и то же желание. В конце концов, время уже близко.
«Хорошо, я попытаюсь», Гримм проворчал, не обращая внимание на насмешки Хоука. «Я желаю…»
«Давай, Гримм. Какое у тебя желание?» заинтересованно полюбопытствовал Хоук.
«Тебя это не касается. Ты всё равно не веришь».
«Я? Вечный романтик, очаровывающий легионы своей поэзией и обольщением – и не верить во все эти милые женские штучки?»
Гримм выстрелил в друга предостерегающим взглядом. «Осторожно, Хоук. Смейся над ними на свой риск. Как-нибудь разозлишь девицу. И не будешь знать, что с этим делать. Правда, пока они только падают от твоих искусных улыбок…»
«Ты имеешь ввиду вот эту». Хоук изогнул бровь и сверкнул улыбкой, завершив её томно прикрытыми глазами, обещающими много всего той, которая получала её. Говорила девушке о том, что она одна единственная в его сердце, в котором есть место только для неё – и не важно, кто был в руках Хоука в тот момент.
