Жюльетта Бенцони - Три господина ночи
Однако слабоумие вовсе не было распространенным в семье изъяном, и его родные умели устраиваться довольно ловко. Родители, Гаэтано Казанова и Дзанетта Фарузи, были четой обаятельных итальянских комедиантов, беспечных и легкомысленных, но одаренных живым умом, музыкальных и жизнерадостных.
Гаэтано родился в Парме. Когда ему шел двадцатый год, он влюбился в немолодую актрису по прозвищу Фраголетта,[2] поступившую в городской театр. Несмотря на возраст, эта дама была достаточно привлекательна для того, чтобы Гаэтано потерял голову и, пылая безумной страстью, последовал за любовницей, когда та из Пармы перебралась в Венецию, где должна была выступать в театре Сан-Самуэле.
А там, приходится признаться, нежные чувства вскоре иссякли. У Гаэтано, занятого в маленькой роли, свободного времени было более чем достаточно, и он занялся сравнениями, которые оказались далеко не в пользу его подруги. В Венеции было полным-полно хорошеньких юных девушек, одна другой лучше, и среди прочих – прелестная дочка башмачника Фарузи. Его мастерская находилась рядом с театром, и актрисы – королевы, императрицы и танцовщицы – частенько забегали к нему починить котурны или подклеить подметки своих туфелек.
Дзанетте едва исполнилось шестнадцать лет, а Гаэтано был красивым малым. Любви их угрожала, с одной стороны, бешеная ревность Фраголетты, с другой – гнев папаши Фарузи, намеревавшегося выдать дочку за серьезного человека. Чтобы избежать того и другого, влюбленные решились на побег, с тем чтобы потом спокойно пожениться где-нибудь подальше от Венеции.
Когда, по прошествии нескольких месяцев, они вернулись обратно, все такие же влюбленные, но заметно обнищавшие, Дзанетта была беременна, и это обстоятельство заставило семейство Фарузи все им простить. Произошла трогательная сцена примирения из тех, какие так хорошо удаются итальянцам.
Малыш, которого они ждали, а это как раз и был Джакомо, появился на свет 2 апреля 1725 года. В каком-то смысле своим рождением он дал свободу своей матери: в Дзанетту, едва она обрела прежнюю стройность, вселился бес театра, и она вслед за супругом устремилась на подмостки, оставив ребенка на попечение своей матери.
Чета имела успех и продолжала жить на бегу. В Лондоне Дзанетта родила второго сына, потом еще четверых детей, овдовела, перебралась в Германию, в Дрезден, где пленила разом и театральную публику, и самого курфюрста, и в конце концов так и осталась жить в этом красивом новом городе, подарив матери дом на улице Комедии, где та, как могла, растила слабого здоровьем первенца.
С каждым днем синьора Фарузи все больше хвалила себя за ту поездку на остров Мурано, потому что Джакомо, едва освободившись из ведьминых когтей, начал развиваться удивительно быстро. Бабушка выбрала ему в наставники известного поэта по имени Баффо. К несчастью, ее выбор пал на весьма игривого поэта, чьи на редкость непристойные сочинения далеко не всем должны были попадать в руки. Джакомо под его руководством выучился не только читать и писать, но заодно усвоил и начатки более причудливых наук, и когда он наконец отправился в Падую, чтобы получить «классическое образование» в университете, то явился туда с явной склонностью к магии, оккультным наукам, игре, вину… и женщинам. Причем последние внушали ему страх, смешанный с вожделением.
В Падуе он поселился в доме аббата Гоцци, простого и вполне благопристойного человека. Но у того была сестра по имени Беттина, достаточно свеженькая и кокетливая для того, чтобы студент принялся мечтать о ней по ночам. И поскольку студент, о котором идет речь, к тому времени превратился в красивого темноволосого, хорошо сложенного юношу с бойким взглядом, большим дерзким носом и ртом, созданным скорее для смеха, чем для чтения молитв, Беттина почти сразу же запылала ответной страстью. На ее долю выпало счастье сделаться наставницей Джакомо, и ночи под мирным кровом аббата были куда как беспокойными.
Тем не менее, предаваясь – и с каким пылом! – изучению науки любви, Джакомо ради нее не забрасывал и прочих наук. Прекрасно зная латынь, он в кратчайший срок сделался доктором права. Получив эту ученую степень, распрощался с аббатом Гоцци, в последний раз поцеловал опечаленную Беттину и весело вскочил на баржу, которая должна была доставить его в милую Венецию, где, как ему казалось, его ожидали всевозможные радости, а для начала, само собой, слава и богатство.
Но у встречавшей внука на пристани бабушки Фарузи были свои виды на его будущее.
– Теперь, когда ты сделался ученым, – сказала она, – ты должен стать аббатом. С твоей внешностью и твоими знаниями ты далеко пойдешь! Может быть, когда-нибудь ты будешь кардиналом!
– Но мне совершенно не хочется становиться священником! Неужели для парня не найдется другого дела, кроме того, чтобы служить мессу?
– Это лучший способ получить свободу. Священник может делать почти все, что захочет. К тому же ты небогат…
Джакомо, не слишком убежденный этими доводами, все же позволил отвести себя к приходскому священнику Сан-Самуэле, и тот, разумеется, заявил, что призвание юноши прямо-таки бросается в глаза. В мгновение ока ему выбрили тонзуру и произвели в младшие чины церкви, благодаря чему юноша сделался в своем приходе помощником человека, уверявшего, будто именно он открыл его.
Джакомо был поистине удивительным дьяконом. Во время богослужений, в которых он, впрочем, участвовал довольно рассеянно, он стоял, возвышаясь над алтарем – еще бы, при его-то росте в метр восемьдесят шесть сантиметров, – и не сводил сверкающих глаз с толпы коленопреклоненных женщин и девиц, которые нередко бросали из-под своих кружев на красавчика дьякона восхищенные взгляды.
Одна гостеприимная вдова, синьора Орио, приблизила его к себе, почти не скрывая намерения сделать юношу своим верным рыцарем. Она была еще свежа, с нежной кожей и приятной полнотой. Джакомо не заставил долго себя упрашивать и согласился несколько раз встретиться с ней наедине для подготовки к исповеди; результатом таких свиданий стало то, что теперь его всегда, утром и вечером, ждали к столу этой синьоры.
Впрочем, нашему красавцу это доставляло немалое удовольствие, поскольку вместе с ними за стол садились еще две дочери Евы: племянницы хозяйки, Мартон и Нанетта, обе хорошенькие и аппетитные, к тому же обладавшие сердцем не менее чувствительным, чем у их тетушки.
Джакомо вскоре обнаружил, что и по части темперамента юные девы ни в чем ей не уступают, и с тех пор ночи странного дьякона все больше напоминали оргии: он влезал в дом через окно, выходившее на улицу Святых Апостолов, и сначала, соблюдая строжайшую иерархию, являлся к хозяйке дома. Воздав ей должное, он перебирался к той или другой из девиц… если только они обе не ждали его вместе.
