Джоан Вулф - Аннабель, дорогая
— Мама! — Джайлз бросился ко мне. Собаки между тем свернулись клубком на голубом ковре возле холодного камина.
Как приятно было чувствовать, что его личико прижимается к моему животу, а небольшое, но сильное и крепкое тело — к моим ногам. Ласково потрепав сына по голове, я посмотрела на гувернантку:
— Пожалуй, мы с Джайлзом погуляем сегодня Днем, мисс Стедхэм.
Сын отстранился от меня и захлопал в ладоши:
— Мы пойдем гулять, мама? Вот этого-то я и хотел!
— Ты уже пообедал?
Он кивнул, и в его серо-зеленых глазах вспыхнуло предвкушение радости:
— Я съел все, что мне дали.
Мисс Стедхэм поднялась:
— Джайлз обычно не капризничает с едой.
Впервые за этот день я улыбнулась:
— Оденься потеплее, Джайлз. День хоть и солнечный, но довольно холодный.
— Когда вы отправитесь на прогулку, леди Уэстон? — спросила гувернантка.
— Сейчас. — Я взъерошила аккуратно причесанные волосы сына. — Как только будешь готов, приходи ко мне в спальню, Джайлз. Я должна переодеться.
— Хорошо, мама. — Он взглянул на мисс Стедхэм. — Пошли, Джени.
Собаки последовали за мной.
***Мартовское солнце светило ярко, однако было ветрено и прохладно. Джайлз вприпрыжку бежал рядом со мной. Все утро прокорпев над письмом и счетом, он теперь наслаждался прогулкой и свежим воздухом. Мы вышли из южного подъезда. Собаки опередили нас и теперь резвились, то подбегая к нам, то уносясь вперед. Тропа повела нас вдоль аккуратно разбитых клумб, где только что появились голубые и розовые гиацинты. Рано зацветающие деревья уже покрылись почками.
Неподалеку протекала небольшая речка. Перегнувшись через перила деревянного моста, мы с восхищением смотрели на калужницы и другие цветы, ярко пестревшие в прибрежной траве. Тропа вывела нас к двум огороженным загонам, где выгуливали моих чистокровок . Мы остановились, потрепали лошадей по холкам, а затем поднялись по лесистому склону.
В лес тоже пришла весна. Пели птицы, цвели нарциссы, барвинки и чудесные голубые вероники. Мы отломили несколько веточек ивы-шелюги, чтобы отнести их мисс Стедхэм.
Гуляние доставило мне не меньшую радость, чем сыну. Ведь я провела бесконечно долгую неделю у кровати Джералда, держа мужа за руку и беспомощно прислушиваясь к его дыханию, становившемуся все более тяжелым. Потом были похороны.
Вдохнув полной грудью бодрящий прохладный воздух, я почувствовала, как во мне пробуждается жизнь. «Итак, Стивен возвращается домой», — подумала я, глядя на голубое, почти синее небо, где, словно парусники, плыли высокие белые облака.
— Мама, — спросил Джайлз, — а где сейчас папа?
Я взглянула на разрумянившегося перепачканного сына и опустилась на упавшее дерево, не замечая того, что моя длинная юбка касается влажной земли.
— Папа на небесах, дорогой.
— Но ведь мы вчера погребли его в часовне, — возразил мальчик. — Как же он может быть на небесах?
— На небесах душа папы, — объяснила я. — Когда мы умираем, наши души покидают тела и возвращаются домой, к Богу. Папе больше не нужно его тело, Джайлз, оно осталось в часовне.
— Но я же не хотел, чтобы папа умер. — Мальчик нахмурился.
Я крепко прижала сына к себе. Он всегда был ласковым ребенком, и сейчас его голова покоилась на моей груди.
— Мне не нравится, что он под полом часовни.
Мои глаза наполнились слезами, и, чтобы не разрыдаться, я стиснула зубы.
— Мне тоже это не нравится, Джайлз, но папа тяжело болел, и нам не удалось спасти его.
— Но ты-то не умрешь, мама? — встревожился мальчик.
— Нет, дорогой, не умру. — Я старалась, чтобы ответ прозвучал убедительно.
— Никогда-никогда? — Он откинул голову и посмотрел на меня.
Его щеки горели румянцем, а светлые серо-зеленые глаза выражали затаенный страх.
— Вообще умирают все, Джайлз, но я буду жить еще очень долго. — Заметив сомнение в его взгляде, я добавила:
— Во всяком случае, я постараюсь дожить до того времени, когда ты станешь взрослым и обзаведешься собственными детьми.
Мысль о том, что у него когда-нибудь появятся дети, показалась мальчику совершенно невероятной, но тем не менее успокоила его. Глаза просветлели. Он хотел было отвернуться, но я положила руки ему на плечи и заставила посмотреть прямо мне в лицо.
— Папа оставил завещание, Джайлз. Сегодня утром его прочитал нам мистер Мак-Эллистер.
Мои слова заинтриговали его.
— А что такое завещание?
— Это такой документ… где папа высказал свою волю… на случай, если умрет. Помимо всего прочего, он пожелал, чтобы твой дядя Стивен вернулся домой и управлял за тебя нашим поместьем.
— Дядя Стивен? Но я не знаю его! Ведь он живет где-то очень далеко.
— Последние пять лет Стивен провел на Ямайке, поэтому ты никогда с ним не встречался, но папа попросил, чтобы он вернулся домой и управлял Уэстоном, пока ты не повзрослеешь. Ты ведь теперь граф, дорогой, и, хотя тебе это трудно понять, занял место папы.
Джайлз серьезно посмотрел на меня:
— Я знаю. Джени сказала, что я теперь лорд Уэстон.
— Да, ты лорд Уэстон, — подтвердила я, — но дядя Стивен будет управлять поместьем и фермами, пока тебе не исполнится двадцать один год. Тебя будут называть милордом, но пройдет еще много лет, прежде чем ответственность за Уэстон ляжет на твои плечи.
Джайлз нахмурился:
— Но ведь поместьем и фермами управляет дядя Адам.
Я кивнула:
— Думаю, он будет и дальше это делать.
— Зачем же нам нужен дядя Стивен?
— Папа назначил его твоим опекуном.
Джайлз улавливал мои настроения, как камертон — колебания воздуха. Он окинул меня пытливым взглядом:
— Тебе не нравится дядя Стивен, мама?
Я рассмеялась и, поднявшись, приласкала сына.
— Конечно, нравится. И тебе тоже понравится. С ним весело.
Мы отправились домой.
— А он любит играть? — полюбопытствовал Джайлз.
Я тяжело вздохнула, ощутив головную боль:
— Да, любит. — И тут же воскликнула:
— Посмотри, Джайлз, кажется, я видела кролика.
— Где? — заинтересовался он и, к счастью, сразу забыл о Стивене.
***Когда минут через сорок я вошла в свой будуар, там меня уже поджидала мать. Считалось, что будуар, примыкавший к нашей общей с Джералдом спальне, мое личное владение, но мне так и не удалось внушить это матери. Поскольку эта комната принадлежала ей все годы, пока она была замужем за отцом Джералда, мать все еще чувствовала себя здесь хозяйкой.
Когда я вошла, она, сидя в обтянутом ситцем кресле перед камином, пила чай.
— Не понимаю, почему ты поменяла всю обстановку в будуаре, — привычно повторила она. — Он был так элегантно обставлен, когда здесь жила я. А теперь все имеет такой заурядный вид, Аннабель. — При этих словах мать наморщила свой поразительно прямой нос, точно почувствовала какой-то неприятный запах. — Цветастый ситец, — презрительно бросила она.