Мэри Рич - Буря в Колорадо (Отважный спаситель)
«Должна же быть где-то поблизости лошадь? Дьявол!»
Девушка уже не разбирала дороги. Она пыталась успокоиться, но слезы катились и катились по щекам. Она топнула ногой от злости и снова побрела через кустарник.
Ей показалось, что в босые ступни впились десятки крошечных иголочек. Она посмотрела вниз. Компания красных муравьев облепила ее ноги, десятки насекомых впились своими крошечными челюстями в нежную кожу.
– Проклятье! – выругалась она. Выбралась из муравейника и сбросила одеяло. – Проклятье! Проклятье! – рыдала она, встряхивая одеяло и хлопая себя по ногам.
Отойдя на безопасное расстояние от муравейника и вытряхнув муравьев из своей ветхой одежки, снова запахнулась в тряпку и вернулась к халупе. Чувство безысходности охватило ее. Она сидела на пне неподалеку от крыльца и безуспешно пыталась найти хоть какой-нибудь выход из создавшегося положения. У нее было ощущение, что она попала в западню. Без одежды, без еды. Оставлена каким-то злоумышленником на милость совершенно незнакомого человека, который безмятежно похрапывает в лачуге.
«Боже милостивый! Что же мне делать?»
Она горько и безутешно рыдала, растирая и почесывая искусанную кожу на ногах.
«Что со мной произошло? Почему я ничего не помню? Каким образом попала в эту нелепую передрягу?»
Листья шелестели под резкими порывами ветра. Девушка подтянула ноги к груди, обхватила колени руками и скорчилась на пне. Пытаясь восстановить в памяти события последних месяцев, искала хоть какое-то объяснение случившемуся.
Ей не верилось, что с тех пор, как она закончила школу и вернулась домой, прошло всего-то два месяца. Да, верно, это было в июне. А сейчас на носу сентябрь. Всего два месяца? А ей кажется, что прошла целая жизнь. Саманта стиснула зубы. Два месяца ада. За это время, словно хрупкое стекло, разбились, рассыпались на сотни осколков все ее мечты.
Она знала, что последние события будут преследовать ее всю оставшуюся жизнь, словно жуткий сон. Внезапная смерть отца. Ссора с мачехой и Мэтью. Болезнь. Ее затрясло от страшных воспоминаний.
Как Люсинда и Мэтью мучали ее! Они заставляли ее стать женой Мэтью. Вздрогнув, она закрыла лицо руками. Ей снова вспомнилась ночь, когда она убежала. Ночь, когда она убила его. Ей вовсе не хотелось вспоминать ту ужасную сцену.
Саманта подняла голову, посмотрела вверх, на горы. Ее, наверное, уже разыскивают. Она представила свой портрет на доске, где полиция вывешивает описание примет разыскиваемых преступников. Полиция ищет ее? В глазах девушки появился ужас. А вдруг человек, спящий в этой развалюхе, шериф? Нет! Это невозможно! Если бы он был шерифом, то давно надел бы на нее наручники и отвез в тюрьму.
Она потерла виски. Голова буквально раскалывалась от дурных мыслей и предположений. Не может же она впрямь оказаться под одним одеялом с голым шерифом?
«Почему я ничего не помню? Я ехала к Билли. И… Да, ехала в дилижансе».
Она стала разглядывать сухие сосновые шишки, валяющиеся на земле. Кое-что вспомнилось, выплыло из тумана беспамятства. Она заболела, ее сняли с дилижанса и оставили в фургоне на попечении светловолосого ковбоя. Она машинально оглядывалась по сторонам. Где же тот фургон и ковбой? Это он привез ее сюда?
Девушка встряхнула головой, нахмурилась и вздохнула. Еще какое-то смутное видение выплыло из дальнего уголка памяти. Трепещущий огонек свечи. Видимо, она плохо себя чувствовала. Пытаясь удержаться на ногах, оперлась на чью-то крепкую руку. Смешной маленький старичок разговаривал с ней на незнакомом языке. Потом спросил, как ее зовут. Очень странное видение. Странное и совершенно необъяснимое.
С сосны спрыгнула белка, сердито зацокала. Саманта испуганно вскочила на ноги. Но кругом, по-прежнему, никого не было. Она снова села, сжала пальцы в кулачки, стукнула ими по коленям.
«Неужели она начинает что-то вспоминать?»
Все, что произошло с ней, очевидно, было очень важным. Но прошлые события снова ускользали. Кожа на искусанных ногах воспалилась, покраснела. Ветер дул все сильнее, все ожесточеннее, норовил просунуть свои холодные щупальца в каждую прореху ветхого одеяла, Саманта попыталась натянуть тряпку на ноги, но она была коротка. Следующий ожесточенный порыв ледяного ветра заставил ее посмотреть в сторону лачуги. Немного поколебавшись, она встала, как могла закуталась в лохмотья и сделала несколько робких шагов. Казалось, домишко закачался на волнах, а в голову впились тысячи острых иголок. Было холодно. Хотелось пить.
С трудом доплелась до крыльца, ухватилась за столб, подпиравший навес. Прислонившись к столбу, постояла, оглядывая двор в поисках колодца.
«Он, должно быть, позади дома». Она не могла вспомнить, где видела колодец, а отправиться на его поиски не оставалось сил.
Еле передвигая ноги со ступеньки на ступеньку, Саманта взобралась на шаткое крыльцо. Помедлив, притронулась к дверной ручке. Вздохнула, покачала головой, замерла.
«О чем я думаю? Я не могу туда войти».
Сдерживая рыдания, отыскала на крыльце место позатишней, плюхнулась на пол и прислонилась спиной к стене. Черепаховый гребень выпал из ее волос и заскользил по одеялу. Она подхватила его, вынула оставшиеся шпильки и тряхнула головой. Длинные золотисто-рыжие волосы рассыпались, заструились у нее по плечам. Ей говорили, что этот яркий цвет волос достался ей в наследство от бабки. Та была испанской цыганкой.
Саманта пригладила тяжелые густые пряди и скрутила их тугим узлом на затылке. Наверное было бы лучше, если бы она унаследовала от своей бабки способность предсказывать будущее.
Ветер забирался под ветхую одежку леденящими пальцами. Казалось, еще немножко, и у нее застынет не только тело, но и душа. Снова и снова она накручивала на себя сползающую тряпку и с тоской смотрела на дверь.
Она представила, как мужчина, вольно раскинувшись, лежит на кровати. Ей стало не по себе. Он был ей совершенно незнаком. Она не помнила, как сюда попала. Она никогда прежде не бывала здесь.
Одно чувствовала несомненно: у нее больше нет сил находиться на таком холоде. Она встала и неуверенно приблизилась к двери. Глубоко вздохнув, взялась трясущимися пальцами за ручку.
Ник Макбрайд поежился и попытался увернуться от яркого дневного солнца, запустившего лучи в щель между покосившимися ставнями. Ник протяжно зевнул, поднял дрожащую руку, потер виски, раскалывающиеся от боли. Не помогало.
«Видно, я и в самом деле, вчера здорово перебрал».
Ник с трудом открыл один глаз и попытался осмотреться. С большим трудом продрав второй глаз, огляделся и сконфузился.
Явно, что развалюха вовсе не похожа на ранчо. И не вигвам деревни Чиянна. Он ухмыльнулся, решив, что это, наверное, к лучшему. Попадись он в таком состоянии на глаза дядюшке Золотому Змею, не миновать ему домашнего ареста в какой-нибудь душной лачужке. Дядюшка считает, что Ник своими пьянками и скандалами наносит племени Чиянна личное оскорбление.
