Жюльетта Бенцони - Любовь, только любовь

— Вперед! — заорал он. — Вперед, и пусть святой Яков благословит нас!

— Ура святому Якову! Ура гильдии мясников! — возбужденно заорал Ландри. Катрин гневно взглянула на него.

— Если ты будешь кричать «ура» Кабошу, я уйду домой и брошу тебя!

— Почему? — спросил пораженный Ландри. — Он великий человек.

— Нет, он грубиян. Мой отец ненавидит его, как и моя сестра Лоиз, на которой он собирается жениться. Он перепугал меня до смерти! Он так безобразен!

— Безобразен? — Ландри вытаращил глаза. — Какое это имеет значение? Чтобы стать великим человеком, не обязательно быть красавцем. Я думаю, что Кабош — герой.

Девочка гневно топнула ногой.

— Хорошо, я не буду! Но если бы ты видел его прошлой ночью в нашем доме, орущего на моего отца и угрожающего ему, ты не поступал бы так.

— Но почему он угрожал мэтру Легуа?

Хотя вокруг них стоял ужасный шум и никто не обращал на них внимания, Ландри инстинктивно понизил голос. Так же поступила и Катрин. Шепотом она рассказала ему, как позавчера Кабош пришел к ним в сопровождении Пьера Кошона и их кузена Гийома Легуа, богатого мясника с улицы Ада.

Три предводителя мятежников переступили порог дома Гоше с одной мыслью: заручиться его поддержкой. Будучи офицером гражданской милиции Парижа с пятьюдесятью людьми под своим началом, Гоше был одним из наиболее уважаемых горожан, и к его мнению всегда прислушивались. Возможно, это было связано с тем, что он был добродушным человеком, не переносившим никакого насилия, и, не будучи трусом, он мог при виде крови потерять сознание.

Этот панический страх перед кровью объяснял, почему сын мясника оставил гильдию и свой фамильный дом, чтобы поступить учеником к мэтру Андре д'Эперону, знаменитому ювелиру. Тем самым он одним ударом разрубил свои связи со всем семейством Легуа, которые не потерпели бы такой чувствительности.

Со временем мастерство Гоше принесло покой и радость в дом на мосту Менял. Мастерски выполненные и гравированные оклады библий, пластины с орнаментами, ножны для мечей и кинжалов, массивные солонки и столовая утварь выходили из его скромной мастерской во все большем количестве и предназначались для все более знатных людей. Слава Гоше Легуа распространилась по всему Парижу, и три визитера рассчитывали на его поддержку.

Однако они наткнулись на его категорический отказ. Спокойно, но твердо, как и было свойственно ему, Гоше сказал им о том, что хочет остаться верным королю и префекту Парижа, его прежнему господину Андре д'Эперону.

— Мною могут повелевать только король и префект, и я не поведу людей ко дворцу короля.

— Твой король сошел с ума, он окружен предателями, — прорычал Гийом Легуа, кузен — мясник. — Истинный король — монсеньор Бургундский. Он — наша единственная надежда.

Гоше бесстрастно смотрел на тупое лицо главного мясника, налитое кровью от злости.

— Когда Бургундского герцога помажут и коронуют, я встану перед ним на колени и назову его королем. А до того времени единственный король, которого я признаю, — Карл VI, и пусть Бог даст ему здоровье и разум.

Этих спокойных слов было достаточно, чтобы вызвать дикую ярость у трех посетителей. Они начали орать, как сумасшедшие, и напугали Катрин, которая ожидала окончания спора вместе с остальными женщинами, сгрудившимися у гигантского камина. Какими страшными казались эти трое мужчин, угрожающе возвышавшиеся над хрупкой фигурой ее отца! И тем не менее, несмотря на свой малый рост, Гоше Легуа был хозяином положения. Лицо его оставалось спокойным, и он не повышал голоса.

Неожиданно Кабош поднес свой узловатый кулак к лицу Легуа.

— Чтобы изменить свое решение, мэтр Легуа, у тебя есть еще завтрашний день. Ты должен понять, что, если ты не с нами, ты против нас со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ты знаешь, что происходит с людьми, которые принимают сторону арманьяков?

— Если ты хочешь сказать, что подожжешь мой дом, что ж, мне тебя не остановить! Но ты не заставишь меня против моей совести взяться за оружие. Я не за арманьяков и не за бургундцев. Я просто французский патриот, который боится Бога и служит своему королю. Я никогда не подниму оружие против него.

Оставив своих приятелей спорить с Легуа, Кабош подошел к сидящей Лоиз. Катрин почувствовала, как ее сестра застыла, когда мясник остановился перед ней. В больших семьях было принято отдавать замуж дочерей в ранней юности, поэтому Катрин поняла глубокий смысл последовавшей сцены.

Правда, Симон Кожевник и не скрывал своей страсти к Лоиз. Когда они изредка встречались, он никогда не упускал случая навязать ей свое внимание. Изредка, так как Лоиз почти не выходила из дома родителей, разве только чтобы пойти к мессе в близлежащую церковь Сен-Лефруа, расположенную на противоположном конце моста, или чтобы навестить отшельницу в Сен-Оппортьюн. Она была тихой, скрытной девушкой и в свои семнадцать лет была так же серьезна, как женщины вдвое старше ее. Опустив голубые глаза, туго обвязав светлые косы льняным платком, она тихо, как мышка, ходила по дому. Даже в семье она вела жизнь монахини, о которой мечтала, еще когда была маленькой девочкой.

Хотя Катрин восхищалась своей сестрой, но немного и побаивалась. И совсем не понимала, что Лоиз вполне могла быть красивой и привлекательной, если бы она не любила так принижать себя и позволяла себе улыбаться. Тоненькая, с гибкой и изящной фигуркой, она тем не менее не была худой. Черты лица ее были тонкими, нос чуточку длинноват, но у нее был красивый рот и белая, почти прозрачная кожа. Катрин, которая всегда была переполнена жизненной силой, любила шум, суету, веселье, никак не могла понять, что могло привлечь Кабоша — огромного, буйного и неопрятного мужика, всегда стремившегося к грубым земным удовольствиям, — в этой будущей монашке. Что касается Лоиз, то Кабош был ей противен. Он казался ей воплощением дьявола. Когда он подошел к ней, она быстро перекрестилась. Кабош скривился.

— Я не сатана, моя красавица, чтобы меня так приветствовать. Уж лучше бы ты уговорила своего отца присоединиться к нам.

Не поднимая взгляда с туфель, Лоиз пробормотала:

— Я не могу этого сделать, не дело дочери — давать, совет своему отцу. Все, что он делает, правильно.

Ее пальцы сжали в кармане передника четки. Она повернулась, чтобы помешать кочергой поленья в очаге, давая понять тем самым, что ее разговор с Кабошем окончен.

Вспышка гнева блеснула в тусклых глазах Кабоша.

— Завтра вечером, когда мои люди вытащат тебя из постели и нарезвятся с тобой, ты запоешь совсем другую песню. Но не беспокойся, я сделаю это с тобой первым;