Барбара Картленд - Разбитое сердце
И они добились успеха, папочка получил вполне пристойное образование и, как мне кажется, стал одним из самых авторитетных в стране специалистов по лесу. Но, когда он приехал в Англию, с ним обращались как с простым лесорубом.
Конечно же он был тогда еще молод, но даже в этом случае англичане могли бы заметить разницу между ним и простым дровосеком. Однако они предпочли этого не делать.
Так что мама с отцом пересекла Атлантику, а приехав в Канаду, они поженились. С того дня дядя Эдвард оказался единственным родственником, поддерживавшим с ней какую-то связь.
Конечно, дядя не такой, как все прочие родственники. Много лет в семье его считали паршивой овцой — что особенно забавно теперь, если вспомнить, что он стал единственным членом семейства, добившимся положения в британском правительстве, притом весьма значительного.
Но вот Англия восстала ото сна и обнаружила, что напыщенные старики не способны более управлять ею и что для того, чтобы победить в этой войне, нужен передовой человек, способный забыть о традициях и классовых различиях.
Дядя Эдвард, человек современный, всю жизнь совершал неожиданные и смелые поступки. Он участвовал в золотой лихорадке, во Второй Бурской войне в 1917 году его тральщик получил в борт торпеду — вот немногие из числа его приключений.
Рассказы дяди Эдварда о пережитом были для меня увлекательнее любой книжки.
Но как одна ласточка весны не делает, так и дядя Эдвард не мог изменить моего мнения об англичанах. Вопреки тому что говорила мама — а она все-таки тосковала по родине, — я возненавидела и многих знакомых англичан, да и многое из того, что мне рассказывали об Англии.
Поэтому я ни на йоту не расстроилась, когда Тим решил не жертвовать своей карьерой и не помчался на всех парах на войну, только потому что Англия сказала ему: надо!
В конце концов, она от нас далеко, и у меня есть особое мнение о тех, кто будет возражать на то, что Великобритания не станет обращать на нас внимание, до тех пор пока ей самой что-либо не понадобится. Однако мама просто синеет, когда я начинаю прохаживаться по поводу этой страны.
— Англия — не просто наша родина, Мела, — часто говорила она, — сегодня она самая великая и добрая сила в мире.
Не могу спорить с ней, когда она начинает так говорить. Эта тема глубоко волнует ее. К тому же, если она думает подобным образом, мне-то что. Но в душе я с ней не соглашаюсь. Меня тошнит, когда та или иная вещь считается лучшей, потому что сделана в Англии, ненавижу все эти «покупай и не торгуйся, это британское» и тому подобные обороты, которые слышишь на распродажах.
Потом мне всегда казалось нелепостью, что английская песенка «Дом, милый дом» должна заставлять канадцев, которые по сорок лет, а то и вообще не видавших берегов Англии, рыдать в платки и платочки.
А по-моему, Канада — это здорово. Она меня полностью устраивает, и я мечтаю лишь об одном — об уютной квартирке в Монреале и чтобы Тим, возвращаясь домой с работы, еще на углу перекрестка жал на сигнал, чтобы я могла сбежать вниз и встретить его.
Однако этой мечте теперь не суждено осуществиться, и я уже не знаю, что будет со мной.
Должно быть, мечты мои начали рассыпаться осколками с того самого дня, когда Тим сообщил мне, что собирается послужить в ВВС. Весь тот месяц он был каким-то беспокойным. В газетах печатали бесконечные отчеты о ходе Битвы за Британию[1].
По радио сообщали: сбито 115 нацистских самолетов… уничтожено 185 немецких аэропланов… Лондон охвачен огнем… бомбы сеют смерть… женщины и дети сгорают заживо…
Люди, подобные моей маме, ужасно переживали и спрашивали друг у друга: «Неужели это нельзя прекратить?» — а я удивлялась тому, откуда берется у них подобная острота чувств. Конечно, мне было ужасно жаль, что эти немцы побеждают, но почему-то происходящее не представлялось мне реальным.
Я просто не верю в то, чтобы мы здесь, в Канаде, ощутили какую-нибудь разницу, если бы Гитлер завоевал Англию. Во всяком случае, у нас не первый год поговаривают о том, что столицу империи следовало бы перенести на территорию Канады.
Люди уже обращались в правительство с просьбой пригласить к нам на постоянное жительство королевское семейство. И если что-то могло пробудить во мне бурные пробританские чувства, так это улыбка королевы.
Я видела ее, когда королевская чета посещала Канаду. Ей представили папу, и он потом сказал, что день этот стал самым важным в его жизни. Он действительно так считал.
Увидев ее, я поздравила себя и сказала:
— Я тоже шотландка, причем шотландка с обеих сторон.
Что является истинной правдой, так как мамины предки с восемнадцатого века были землевладельцами в Сазерленде, что же касается папы — Макдональдов в Шотландии и по сей день хоть пруд пруди.
Мне всегда было жаль, что Тим так и не увидел короля с королевой. В то время он находился в Штатах и приехать никак не мог. Возможно, если бы он их увидел, то скорее вступил бы в армию; поскольку именно личная встреча с королевой заставила меня воспылать желанием сражаться за Англию, в то время как битва за Британию меня не взволновала.
Однако если во мне ход битвы пробуждал, так сказать, только интерес, но не эмоции, многие люди восприняли войну совсем по-другому, и Тим принадлежал к их числу.
— Мне нужно идти в армию, Мела, — сказал он, сказал с отчаянием, словно бы кто-то заставлял его это делать против собственной воли.
— Но почему? — спросила я. — Именно сейчас? Мы же все уже обговорили. И ты решил не записываться в добровольцы. Если бы речь шла о призыве, кто бы спорил. Но сейчас, вдруг, безо всякой причины…
— Причина как раз есть, ты ошибаешься, — возразил Тим, — но я не могу изложить ее словами. Когда наши парни в воздухе встречают этих дьяволов и побеждают, не имея достаточно самолетов, при нехватке амуниции! Да, они справляются со своим делом, но нуждаются в помощи, и я намерен им ее предоставить.
Я понимала, что спорить с Тимом бессмысленно. Он уже принял решение и его не переубедишь. Нет нужды говорить, что энтузиазма по поводу его решения я не испытывала. Кроме того, меня озадачивало, почему вдруг за одну ночь он решил целиком изменить свою, нет, обе наши жизни.
Дюнкерк[2] не заставил его сорваться с места и немедленно отправиться в Англию, чтобы защищать ее от вторжения. Я не могла понять, почему эта воздушная баталия, еще не казавшаяся решающей, так его взволновала.
Но дело обстояло именно так — и мне оставалось только терпеть. И все же я почувствовала себя задетой. Мне-то уже казалось, что для Тима я значу куда больше, чем далекий остров по другую сторону Атлантического океана, однако, по всей видимости, Тим думал иначе.
