Барбара Бенедикт - Судьба
Испуганный потоком крови, Минос отбросил от себя своего соперника.
Геркон упал на чашу с фруктами, опрокинул ее; откусанная груша покатилась по столу, дергаясь и подпрыгивая в соответствии с толчками земли. Его глаза расширились от страха — возможно, даже и гнева — перед лицом близкой смерти. Хотя его губы яростно шевелились, он потерял способность произносить звуки.
Разбухшие вены на его лбу пульсировали вместе с колебаниями земли. Но вдруг вены сжались. Вместе с последним выплеском крови руки ослабили хватку. Они упали на стол и хотя все еще дергались, но только из-за подземных толчков.
Постепенно все движения затихли, подземная стихия успокоилась. Успокоился и Минос, волнение его постепенно прошло. Он вздохнул и закрыл глаза убитого, вытерев кинжал о его некогда белые одежды.
Минос заметил, что кровь смешалась с чернильным пятном. Красное и черное, цвета Мессалоны — символы смерти и предательства.
Такие мысли ему не понравились, и он попытался сменить их направление. Смерть свершилась быстро, словно божественное правосудие. Подумав о последних словах Геркона и о том, как тот собирался нарушить клятву, данную перед лицом богов, Минос решил, что землетрясение было будто специально послано бессмертными.
Если это правда, то и не о чем сожалеть. Минос не убивал, его руку направлял сам великий Зевс.
Успокоившись, он улыбнулся. Это было доказательством их связи: Зевс именно его избрал для своих замыслов.
Минос решил создать памятник в честь этого союза. Он соорудит новый дворец — необыкновенный, гораздо более великолепный, чем Кносский; это будет символом его близости к богам на Олимпе.
Сарпедон стоял на берегу далекого острова Каллисто и наблюдал, как матросы сводят пленников с кораблей. Эти афинские юноши совсем другой породы, они высокого роста, и у них светлые волосы. Зачем Минос покупает их для бычьей арены? Истинные критяне никогда не смогут принять их.
Земля дрогнула под его ногами, и это было похоже на знак. Словно в ответ, позади него зарычал вулкан.
Объятый благоговейным страхом, Сарпедон опустился на колени и произнес молитву. Минос стал бы утверждать, что это его небесные боги сотрясают землю, но все на Крите были уверены, что истиной причиной является гнев великой богини Матери Земли.
— О Мать, я твой покорный раб, — шептал Сарпедон. — Только ради спасения твоего имения притворился, что служу богам Миноса.
Словно успокоенная его молитвой, земля понемногу затихала, и вулкан опять впал в спячку. Тяжело вздохнув, Сарпедон поднялся с колен, он устал от двойной жизни, которую его принуждали вести. Он обучился роли первосвященника при Миносе, но с трудом выносил ложь. Разве может человек быть довольным, когда его мать, обуреваемая страстями, постепенно передает свою власть в руки жадного и властолюбивого царя?
«Этих пленников — на бычью арену», — приказал Минос, словно эти несчастные дети были скотом, предназначенным для его потехи. Сарпедона раздражало это безумие, но он, как всегда, ничего не мог сделать.
Связанный клятвой, он должен был ожидать знака, беспомощно наблюдая за тем, как его мать становится безмолвным орудием в руках обезумевшего от власти мужа и как его брат Ликаст становится попугаем, повторяющим все слова приемного отца со слепым юношеским воодушевлением; а живой и порывистый Андрогей умер бессмысленной смертью в Афинах!
Только Сарпедон видел, каким удовольствием сияли глаза Миноса — он не нуждался теперь в поводах, чтобы начать войну. Побежденные и униженные, Афины стали еще одной ступенью его восхождения к власти.
Жадность, предательство, убийство — вот то единственное, что можно сказать о правлении Миноса.
Сарпедон медленно сжал кулаки. Он не должен давать волю своим страстям, ведь Минос играет именно на страстях и чувствах других людей: используя ненависть, страх и даже любовь, добивается неограниченной власти.
Закрыв глаза, Сарпедон вспомнил о Ларе, о своем обещании исполнить пророчество. «Сохрани Дитя богов, — говорила он слабеющим голосом. — Власть Миноса свергнет только это Дитя».
Открыв глаза, Спирос увидел, что молодых людей ведут в лагерь. Им не удавалось уклоняться от кнутов, щелкающих над их головами, но несмотря на это, их походка оставалась по-прежнему царской — почти божественной.
«Дитя богов». По его венам пробежал огонь. В этот миг он понял, где искать оружие, способное свергнуть царя. Словно Лара прошептала ему на ухо.
Сарпедон улыбнулся. Пусть это немного смешно, но — спасение Крита должно прийти с бычьей арены.
6
С корабля, направляющегося в Трезен, Ика смотрела на другие корабли. Она хотела бы быть на корабле, где остался Язон, но знала, что должна найти целебные травы, ведь Язон уже два дня находится без сознания после того падения.
Головной корабль, в трюме которого содержались они с Дафной, был самым большим и удобным во всей флотилии. Большой деревянный навес в центре палубы должен был укрывать гребцов от жаркого эгейского солнца; там нашлось место и для царевны, которая иногда покидала свою соломенную подстилку, желая размяться.
Ика хотела, чтобы и Язон был с ними, но Небо решил предоставить его стихиям, привязав к передней мачте одного из кораблей. Она могла только глядеть на него издалека и безнадежно сокрушаться.
Когда Небо предложил Ике отправиться вместе с ним в Трезен под предлогом, что ему нужна помощь, она сразу же согласилась. Представился случай приобрести необходимые травы, правда она не знала, как передать их Язону. Девочка надеялась что сможет сделать это через Дамоса. План, конечно, безнадежный, но надо же на что-то надеяться.
Позади нее капитан Небо заговорил с матросом, который должен был отвести их на берег. Она прислушалась к их разговору, но, к ее разочарованию, Небо говорил на критском наречии и употреблял слова, которые она еще не понимала.
Ей не удавалось понять не только речь, но и самого человека. То капитан Небо был гордым завоевателем, то вдруг превращался в гостеприимного хозяина: днем позволял Ике заботиться о царевне, а по вечерам беседовал с ними и учил своему языку. Всякий раз, когда она видела его в приятном расположении духа, ей казалось, что он не такой уж плохой человек — просто военный, исполняющий приказы своего царя.
Но стоило упомянуть имя Язона, как лицо капитана темнело, а голос вонзался в нее, словно когти ястреба. Он напоминал Ике, что она его пленница; свободное передвижение по кораблю — привилегия, а не право, и пленники не должны испытывать его терпение. Она бы приняла этот гнев за проявление ревности, но ведь капитан думал, что она юноша.
