Виктория Холт - Кирклендские услады

Я пришла в ярость. Мне захотелось свеситься с балкона и потребовать от говорившего, кто бы он ни был, выйти из укрытия, чтобы я могла его увидеть и объяснить, что понятия не имела о богатстве Габриэля, когда выходила за него замуж. Но я стояла неподвижно. Щеки у меня пылали. Наконец говоривший отступил немного назад, и, перевесившись через парапет, я его увидела. У него были светло-каштановые волосы и очень широкие плечи. Какое-то сходство с Рокуэллами чувствовалось, но очень отдаленное. Он сделал шаг вперед, вошел в дом и скрылся из виду.

Когда я вернулась в нашу спальню, меня била дрожь. Габриэль уже был там. Он явно спешил и запыхался.

— Совсем забыл о времени, — извинился он. — Надо быть повнимательней. А где ты была? Ого, ты уже одета!

Я готова была рассказать ему об услышанном разговоре, но сдержалась. Его это расстроит. Он и так с трудом переводил дыхание. Нет, надо самой справляться со своими неприятностями. Я преподам этому родственнику, кем бы он ни был, урок! Я помогла Габриэлю одеться и, когда мы спустились, встретилась со своим врагом лицом к лицу.

Это оказался Саймон Редверз, кузен Габриэля. Сейчас, когда я смотрела на него не с балкона, он показался мне не таким уж широкоплечим и высоким.

Габриэль представил меня, и, когда Саймон взял мою руку и посмотрел прямо мне в глаза с дерзкой усмешкой, я точно знала, о чем он думает. У него были светло-карие глаза, загорелое, цвета бронзы лицо. Рот его улыбался, а глаза — нет. Я знала, что мои-то глаза горят гневом. Мне всегда трудно скрывать свои чувства, а слова Саймона еще звучали у меня в ушах.

— Как поживаете? — спросил он.

— Благодарю вас, хорошо, — ответила я.

— Наверное, мне следует вас поздравить?

— Если вам не хочется, пожалуйста, не надо.

Он немного удивился, а я не удержалась и сказала:

— По-моему, мы с вами уже встречались.

— Уверен, что нет.

— А вы могли меня и не заметить.

— Если бы мы уже встречались, я не сомневаюсь, что запомнил бы вас.

Я улыбнулась так же, как улыбался он. Он был озадачен и сказал:

— Наверное, все дело в сходстве с Рокуэллами, я уверен. В наших краях вам с таким сходством придется часто сталкиваться.

Я догадалась, что он намекает на аморальные наклонности своих предков. Мне это представилось бестактным, и я отвернулась. К счастью, в это время пришел доктор Смит с дочерью, и внимание переключилось на них. Доктора я уже считала своим другом. Он подошел ко мне и сердечно поздоровался. Я обрадовалась, что можно поговорить с ним, но сопровождавшая его девушка сразу привлекла к себе мое внимание, и, по-моему, не только мое, но и всех присутствующих.

Дамарис Смит была настоящая красавица! Таких мне еще не доводилось видеть: среднего роста, с гладкими черными волосами, отливающими синевой, — про такие обычно говорят: как вороново крыло. Миндалевидные глаза, тоже черные, томно смотрели со смуглого лица правильной овальной формы. Рисунок рта был изящный и чувственный. Зубы поражали белизной. И в довершение благородный нос с горбинкой придавал ее облику особое достоинство. Но внимание привлекало не только лицо, а еще и удивительно гибкая, стройная фигура. Двигалась Дамарис так грациозно, что от нее не хотелось отрывать взгляда. Одетая в белое, как и я, она украсила свое платье золотым поясом, отчего талия казалась еще тоньше. В ее аккуратных ушках блестели золотые креольские серьги.

Когда доктор с дочерью вошли, воцарилось всеобщее молчание — молчание, говорившее о восхищении ее красотой. «Как мог Габриэль жениться на мне, когда рядом живет такая красавица?» — изумилась я.

Дамарис, бесспорно, очаровала всех. Отец, по-видимому обожавший ее, не сводил с нее глаз.

С Люка слетело его обычное равнодушие. Саймон Редверз, как мне показалось, наблюдал за ней оценивающим взглядом. Я уже чувствовала к нему острую неприязнь, угадывая в нем все те качества, которые всегда терпеть не могла. Наверняка он презирает сантименты, до крайности практичен, лишен воображения и уверен, что другие смотрят на жизнь так же расчетливо, как он. При всем том он был сильной личностью и благодаря этой силе так же выделялся среди мужчин, как Дамарис среди женщин. Сэр Мэтью был явно восхищен Дамарис. Впрочем, он, кажется, восхищался всеми женщинами и во время обеда делил внимание между мной и ею. У меня же поведение Дамарис вызывало недоумение. Она вела себя очень тихо, всем улыбалась, вовсе не старалась привлечь к себе внимание, хотя, разумеется, стараться и не требовалось. Поначалу она производила впечатление милой наивной девочки, по почему-то мне подумалось, что эта спокойная, с почти непроницаемым выражением, безупречно красивая внешность — всего лишь маска.

Обед устраивался в пашу с Габриэлем честь, поэтому пили за наше здоровье. Помимо членов семьи за столом сидели Смиты, Саймон Редверз, викарий с женой и еще двое — скорее соседи, как я поняла, чем друзья. Меня расспрашивали, что я думаю о доме и об окрестностях, Саймону Редверзу хотелось узнать, сильно ли здешние места отличаются от тех, где я жила раньше. Я отвечала, что, кроме тех лет, что я провела в школе, я всегда жила среди таких же пустошей, поэтому разницы не чувствую. Видимо, когда я разговаривала с ним, в моем голосе появлялись резкие ноты, и он, заметив это, забавлялся.

За столом мы сидели рядом, и, наклонившись ко мне, он сказал:

— Нужно, чтобы написали ваш портрет. Он должен висеть в галерее.

— Это необходимо?

— Конечно. Разве вы не видели галерею? Там висят портреты всех владельцев «Кирклендских услад» и их жен.

— Я думаю, это успеется.

— Вы будете интересной моделью.

— Благодарю вас.

— Гордая… сильная… решительная.

— Вы умеете определять характер?

— Когда есть что определять.

— Не знала, что по моему лицу так легко читать.

Он засмеялся:

— Да, это необычно для такой юной особы. Согласитесь, что по мере того, как мы делаемся старше, судьба… жизнь, называйте как хотите, подобно коварному граверу, наносит на лицо разоблачающие нас черты. — Он оглядел сидящих за столом. Я не последовала его примеру, а опустила глаза в тарелку. Его откровенность меня покоробила, и я не хотела дать ему это понять. — По-моему, вы сомневаетесь в моей правоте, — настойчиво продолжал он.

— Нет, вы говорите справедливые вещи. Но разве можно, я бы даже сказала — разве прилично проверять свои теории на присутствующих?

— Вам еще предстоит убедиться, что я — грубый йоркширец, а все йоркширцы славятся бестактностью.

— Зачем откладывать на будущее? Я уже убедилась.

Я увидела, что улыбка вновь тронула его губы, улыбка, пожалуй, довольно жестокая. Ему доставляло удовольствие поддразнивать меня, потому что я оказалась достойным противником. Что ж, это принесло мне некоторое удовлетворение! Пусть, считая меня охотницей за богатой добычей, убедится, что я не дурочка. Мне даже показалось, что он, правда неохотно, отдает мне должное еще и потому, что мне удалось достичь того, к чему я, по его мнению, стремилась, — прибрать к рукам Габриэля. Была в нем какая-то беспощадность, позволявшая ему восхищаться любым успехом.