Лючано Де Крешенцо - Елена, любовь моя, Елена!
В тот день Зевс был в дурном расположении духа. С самого утра на землю – от «царства семи островов»[40] до последней бухты Геллеспонта – обрушилась страшная гроза с громом, молниями и ливнями, повсеместно сея ужас и смятение. Ветер со скоростью 150 километров в час носился над Грецией, с корнем вырывая деревья. Перед самым рассветом запыхавшийся Гермес обежал весь Олимп и стащил богов с их позлащенных лож: отец богов потребовал их к себе, и немедленно.
– А что случилось? – спросил Дионис, еще не вполне проснувшись (он был из тех, кто ложился спать поздновато).
– Понятия не имею, – ответил посланец богов. – Только лик у него грозен, как в тот раз, когда Прометей подсунул ему полтуши быка с костями.[41] Но тебе нечего беспокоиться, похоже, на сей раз мужчины ни при чем и гневается он только на женщин.
– Почему ты так решил?
– Потому что уходя я слышал, как он пробормотал себе под нос: «Она у меня еще получит!»
– А «она» – это кто? – снова спросил Дионис.
– Точно сказать не могу, но раз «она» – значит, либо богиня, либо какая-нибудь смертная! – вполне логично заметил Гермес. – Ну, я пошел: нужно позвать еще Афину, Ареса и Деметру. Не хватало, чтобы Зевс обрушил свой гнев и на меня!
Вряд ли стоит считать Зевса деспотом, просто он был эгоистом-жизнелюбом. Надо заметить также, что возможности отца богов были в известном смысле ограниченными: ведь он, как и все прочие, подчинялся Фатуму – единственному носителю абсолютной власти в мире. Хобби Зевса были женщины: незамужние, замужние, смертные и бессмертные – все ему годились, если были недурны собой и в теле; тут уж, добиваясь своего, он мог прибегнуть к самым недостойным трюкам. Не зря ведь его прозвали Geleios, то есть Всемогущим, а вернее – «дарующим зачатие»: где бы он ни проявлял свою прыть, через девять месяцев рождался ребенок. Чтобы перечислить все случаи насилия, отягощавшие совесть нашего Всемогущего, не хватило бы этой книги. Единственный известный нам «нормальный» супружеский акт был у него с Герой во время их свадебного путешествия: он начался на Самосе и длился целых триста лет (говорят, без перерыва).
Читая мифы, сразу же убеждаешься, что древние греки создали богов по образу и подобию своему, сделав их сплетниками, мздоимцами, эгоистами, завистливыми и злопамятными. Богини в их представлении были и того хуже (если это только возможно), то есть не отличались от неаполитанских простолюдинок, которых никак не назовешь образчиком человеческих добродетелей. Сам Зевс относился к богиням довольно терпимо, за исключением тех случаев, когда какая-нибудь из них переходила все допустимые границы приличия. Тут он мог разозлиться не на шутку.
Первой из сонма явилась Афродита: богиня любви только что встала с постели и накинула длинный до пят легчайший льняной пеплум, на сей раз распахнутый спереди – да так, что можно было видеть ее знаменитый пояс.
– Прикройся! – повелел ей Зевс, и Афродита тотчас сообразила, что момент для подобных вольностей не очень подходящий.
Вскоре прибыли и остальные: кто бегом, кто не успев как следует одеться, кто еще не окончательно проснувшись. Слух о том, что Зевс накричал на одну из богинь, уже облетел Олимп, и все – в первую очередь нимфы, – скромно потупив взоры, расселись на ступенях амфитеатра. Даже появление Гефеста, вызывавшего обычно приступ веселья своей нелепой походкой, в это утро прошло незамеченным. Каждый занял надлежащее место в Долине Совета (то есть в седловине между двумя вершинами Олимпа) и молча ждал, когда отец богов сообщит о причинах своего гнева.
– О отпрыски Великой Матери, – начал Зевс, – я велел созвать вас на симпосий, чтобы вы раз и навсегда запомнили, кто командует на Олимпе. Скажу яснее. Я хочу, чтобы вы знали: один только Зевс имеет право решать, виновен или не виновен какой-нибудь смертный в том или ином проступке, и лишь Зевс может установить ему меру наказания. Все остальные, даже если они считают себя обиженными, в крайнем случае могут пожаловаться мне, и опять-таки я, только я, вынесу свой приговор! Любая инициатива, проявленная без предварительного совета со мной, отныне и навсегда будет рассматриваться как оскорбление, нанесенное лично мне, и потому строжайшим образом караться.
По рядам собравшихся пробежал ропот. Боги недоуменно переглядывались: кто это осмелился вершить правосудие самолично? И кто сорвал планы Тучегонителя?
– Вчера на троянской равнине, – продолжал Зевс, – Афродита бессовестно вмешалась в поединок грека и троянца. Она прервала единоборство, которое, по моему замыслу, должно было положить конец бессмысленной войне, и сделала все возможное, чтобы погубить отважного Менелая. Она согнула ему копье, сломала на тысячу осколков меч, а под конец, когда бедняга, несмотря на помехи, уже чуть было не одержал победу, буквально увела у него из-под носа противника, прибегнув к старому фокусу с темным облаком.
– Я никогда не осмелилась бы на такое, – сказала, поднимаясь с места Афродита, – если бы не видела собственными глазами, как Гера и Афина вышли на поле битвы и стали – одна по правую, другая по левую руку Атрида. Спроси сам у Афины, не она ли первая замедлила полет Парисова копья!
– Если бы копье метал сам троянец, я бы его не тронула, – тотчас же парировала ее выпад Афина. – Но поскольку копье это направляла ты, я сочла возможным вмешаться – хотя бы для того, чтобы восстановить равновесие сил!
– Зевс только что сам назвал эту войну бессмысленной, – уточнила Афродита, а ты и вон та, вторая, которая прикидывается сейчас глухой, хотите, чтобы она обязательно продолжалась. Не вмешайся ты вчера, война бы уже окончилась: Менелай потерпел бы поражение, а Елена, к своей радости, преспокойно осталась бы в Трое.
– Я прекрасно все слышу, о самая бесстыжая из богинь! – вскричала возмущенная Гера. – А молчу потому, что не нахожу твои слова заслуживающими внимания!
– Не достаточно иметь уши, чтобы не быть глухой, – тут же нашлась Афродита. – Так и коровы могут гордиться тем, что они слышат!
От сравнения с коровами Гера утратила последние остатки self-control.[42] Царица Олимпа набросилась на соперницу, как фурия, – Геракл и тот не смог бы ее удержать.
– Да кто ты такая?! Ты же хуже pornai.[43] Такие ошиваются возле военных лагерей и отдаются солдатам за просяную лепешку. Да что я, глупая, говорю?! Теперь pornai возненавидят меня за сравнение с тобой: их, бедняжек, толкает на это голод, а ты отдаешься просто так, вернее, тебе доставляет удовольствие отбивать мужей у других женщин.
– О благородная Гера, прости, если я тебя обидела, – с притворным раскаянием воскликнула Афродита. – Но не могу не заметить, что если бог ищет любви на стороне, значит, жена его больше не волнует. Не веришь, спроси у Зевса!
