Сьюзен Робинсон - Леди Смелость
И вот сейчас она вновь, как в детстве, пряталась за ширмой, подкарауливая его. Шаги отца она не спутала бы ни с какими другими. Всегда быстрая, но и шумная, по причине массивности его фигуры, походка отца напоминала ей топот быка, который, заприметив вдруг на своем пастбище чужака, весело гнал его прочь. Представив отца, галопом мчащегося по лугу, Нора хихикнула, но тут же зажала себе ладошкой рот. Внезапно раздавшийся в этот момент в галерее грохот кожаных сапог возвестил о прибытии отца.
В следующую секунду в поле ее зрения появился и сам Вильям Бекет. Белокурый, с мощным торсом, облаченным в коричневый бархат, на котором сверкали золотые цепи, он стремительно шагал по галерее, не обращая никакого внимания на любопытные взоры придворных. От всей его массивной фигуры веяло достоинством и сдержанностью аббата. Эта сдержанность покидала его лишь в моменты отдыха или гнева. В одну секунду он способен был тогда утратить все свое спокойствие и вскипеть от ярости, как случилось, например, в тот день, когда ему вдруг пришло в голову, что золотоволосый гигант, каким был он, никак не мог породить такую черноволосую крошку, как Нора.
В одно мгновение Вильям миновал ширму, за которой она пряталась, и, повернувшись, Нора помчалась к себе в комнату, стремясь оказаться там раньше него. Ворвавшись в комнату, она ринулась к небольшому столику, уставленному винами и яствами, и застыла, ловя ртом воздух. Не успела она отдышаться, как дверь распахнулась и на пороге возник Вильям Бекет. Быстро облизав губы, она присела в реверансе.
Вильям поздоровался, буркнув что-то себе под нос, и, не обращая внимания на приветствие, которое она еле слышно пробормотала в ответ, прошел к столу. Наполнив кубок вином из серебряного кувшина, он залпом осушил его и только тогда обратился к ней:
— Прекрати эти глупые приседания и встань. Я устал и хочу как можно быстрее добраться до постели и лечь спать. Господи, как же мне не везет! Быть в прекрасном настроении, жаждать поделиться чудесной новостью и иметь в качестве единственной слушательницы дуру, у которой мозгов не больше, чем у курицы!
С грохотом он поставил кубок на стол и опустился на единственный имевшийся в комнате стул. Нора открыла было рот, чтобы извиниться — сама не зная, за что, — но тут Вильям заговорил снова:
— Господь наконец-то услышал мои молитвы. Моя жена беременна, и я приехал в Лондон купить ей подарки. Теперь у меня будет собственный ребенок. Тебе понятно, что это означает?
Нора лишь шире раскрыла глаза, молча глядя на него. Ей была известна причина его повторной женитьбы — желание иметь наследника, в чьем происхождении он мог быть уверен. Что она могла сказать на это?
— Это означает, что честь моя наконец-то восстановлена, — сказал он в следующий момент, так и не дождавшись от нее ответа.
Нора наморщила лоб, пытаясь понять ход его мысли.
— И я хочу сбыть тебя с рук прежде, чем появится на свет мой ребенок. Не следовало мне посылать тебя ко двору. Но я надеялся, что ты хоть немного пообтешешься, видя постоянно перед собой самых красивых женщин королевства, хотя, конечно, глупо было ожидать от тебя такого.
Нора покраснела до корней волос и опустила голову.
— Я пыталась… но мои платья… — Она говорила все тише и тише, по мере того как все больше таяло под взглядом Бекета ее мужество.
— Я должен был знать, что ты никому никогда не понравишься. Ты некрасивая и глупая, а ни один мужчина не хочет иметь некрасивую и глупую жену. Поэтому я решил взять это дело в свои руки. Ты выйдешь замуж за Персиваля Флегга, сына сэра Бадульфа. И ты должна сделать это в течение трех месяцев, до того как родится мой наследник.
— Персиваль Флегг? — с трудом выдавила из себя Нора. Она облизала губы и заставила себя продолжить: — Но ведь Персиваль Флегг… все знают… он болен. Поэтому-то он и не может найти себе жену. Зараза разъедает его лицо, да и мозги тоже.
— Все это сплетни. — Вильям поднялся с видом человека, исполнившего тяжелую обязанность. — Я и вправду здорово устал. А теперь — поскорее домой. Хороший кусок мяса и пиво — вот что мне необходимо.
Он бросил взгляд на кубок, из которого пил, и, схватив его, быстро спрятал под стол. Невольно Нора вспомнила, что отец терпеть не мог вида грязной тарелки, скатерти или пола. Во время трапез он всегда требовал, чтобы каждое блюдо, как только оно освободится, убирали со стола и заменяли чистым. Из-за этой прихоти он устроил в доме три судомойни.
Нора, погруженная в раздумья, внезапно очнулась, увидев, что отец направился к двери.
— Только не Персиваль Флегг!
Вильям резко повернулся, и она вздрогнула от раскатов его голоса.
— Только не Персиваль Флегг? Черт подери! Женщине требуются три достоинства: целомудрие, молчаливость и послушание. Это единственное, на что они способны, и я ожидаю этого и от вас, мисс. Порази меня Господь, если я не относился к тебе всегда как истинный христианин. — Он подошел к Норе и, наклонившись, приблизил к самому ее лицу свое. — Когда я понял, что ты не моя дочь, я не выбросил тебя на улицу. Я кормил и одевал тебя на протяжении многих лет в память о той любви, которую я питал к твоей матери. Но черт меня подери, если я и впредь буду так делать. Тебе давно пора выйти замуж, ты засиделась в девках. Я не допущу, чтобы мой ребенок страдал от соприкосновения с неизвестно чьим отродьем.
Нора подалась назад от этой вспышки ярости, которая обожгла ее, как горячая волна воздуха из печи.
— Но, отец…
— Молчать! В следующем месяце я подписываю брачный контракт. Желаешь ты этого или нет, ты все равно выйдешь замуж, и мне безразлично, как или за кого. Ты выйдешь замуж, даже если для этого мне придется связать тебя по рукам и ногам!
Он схватил ее за плечо и оттолкнул от себя, после чего, даже не оглянувшись, вышел из комнаты.
Потирая плечо, Нора уставилась на закрывшуюся за отцом дверь. Персиваль Флегг! По слухам, распутство довело его до болезни, и теперь у него губы в язвах, и он страдает от приступов неудержимой ярости. И он не появляется при дворе, потому что его родные пытаются скрыть от всех, каким он стал. Им отчаянно хочется иметь наследника от Персиваля, но никто из знатных людей королевства не желает отдавать за него свою дочь, так как и он, и его поведение слишком хорошо известны.
Нора перекрестилась и опустилась на колени. С губ ее сорвались слова мольбы. Не может быть, что Господь ей не поможет. Даже она, какой бы некрасивой и глупой ни была, не заслуживала Персиваля Флегга. Или, может, заслуживала? Она вдруг заколебалась. Может, это было Божьим наказанием? И отец, обвиняя ее, был прав? Нора плотно стиснула веки и стала молиться еще горячее. Господь прощал даже самых злостных грешников. Может, если она будет молиться достаточно усердно, он спасет и ее?
