Лейла Мичем - Дикий цветок
– Боже мой! Сара! Я и не подумала… Ты считаешь, Скутер может заподозрить тебя из‑за того, что высадит негра поблизости от твоего дома? Не заподозрит. Уверяю тебя. Беглые рабы часто прячутся на кладбищах.
– Нет… ничего страшного. Все нормально, – произнесла Сара.
Она прислонилась к стволу дерева. Ее не покидало нехорошее предчувствие, что на этот раз удача будет не на их стороне. Перед внутренним взором девушки предстало лицо ее племянника. Быть может, подавленное состояние духа тому причиной, быть может, она не хочет рисковать накануне поездки домой.
– Хорошо, – наконец промолвила Сара. – Я спрячу парня до отъезда. К счастью для нас, Седжвики несколько дней погостят у Толиверов. Когда мне ожидать «посылку»? Мне нужно время, чтобы сообщить о случившемся связному.
– Сегодня днем. Парень прячется в сарае возле беседки. Нам еще надо убедить его в том, что в фургоне он будет в полной безопасности. У тебя хватит времени, чтобы все устроить?
– Думаю, хватит, – ответила Сара.
Она оставит гореть свет в одном из окон, выходящих на задворки ее домика. Живущий за рекой связной увидит этот свет и поймет, что у нее есть «груз». Связной просигналит в ответ: сообщение принято. Потом посредством шифров и тайных знаков ее известят о том, что в чарльстонском порту все готово и команда одного из пароходов согласна принять на борт беглого. Ждать долго не придется. Инструкции будут проще простого. Ей останется доставить «груз» в назначенное место в порту и отбыть восвояси. В тот день, когда перевозила Тимоти, Сара высадила его в условленном месте. Развернув Дурмана, она оглянулась: негра и след простыл. Единственное, что ее по-настоящему тревожило, так это то обстоятельство, что «человек за рекой», как она про себя называла агента организации, знает ее имя. Учительница могла только надеяться, что этого человека, кем бы он ни был, никогда не поймают. Пусть все будут в полной безопасности для того, чтобы завтра иметь возможность помогать другим.
– Я сделаю все необходимое и буду его ждать, – сказала Сара.
Джессика обняла ее.
– Большое спасибо, Сара. Рождество будет преисполнено для меня в этом году еще бóльшим смыслом, ведь мы спасем паренька.
– Пока еще рано загадывать наперед, Джессика. В этом деле всегда есть вероятность, что «поезд» сойдет с рельсов. До тех пор, пока «кондуктор» и «пассажир» не прибудут на место, говорить о чем-либо наверняка не стоит.
Глава 11
В библиотеке хозяйского дома в Квинскрауне Сайлас Толивер бросил карандаш на страницы со списками всего необходимого и колонками цифр, разложенные на столе его покойного отца, ныне принадлежавшем его брату Моррису, и обхватил голову руками. Цифры, в отличие от его внутреннего голоса, не врали. Он сглупил, вложив деньги в конестоги, как безапелляционно заметил Карсон Виндхем, отказывая ему в кредите.
– Извините, Сайлас, но я не привык сорить деньгами. О чем вы думали, прежде чем инвестировать в это? Ваша ошибка состоит в том, что вы поставили успех вашего начинания в зависимость от других людей. Вы понадеялись на то, что они доставят фургоны в Техас в целости и сохранности, свято соблюдая условия заключенного договора. Как вы уже на своем горьком опыте убедились, их слово не крепче ленты, стягивающей волосы на женской голове. Никогда не следует возлагать финансовый успех начинания на плечи других. Вас подведут и разочаруют. Лучше занимайтесь сельским хозяйством. Это у вас хорошо получается, а делать инвестиции предоставьте людям с деловой хваткой, таким, как я.
Сайлас едва не выдрал волосы у себя на голове. И о чем, во имя всего святого, он думал? Никто не обратился к нему с желанием приобрести конестоги, несмотря на множество объявлений, и теперь восемь величественных фургонов ценою в семь сотен долларов стояли, словно нищие в поле, у одного из сараев Квинскрауна, являясь унизительным напоминанием о неудаче, постигшей Сайласа в попытке извлечь выгоду где-нибудь, помимо хлопковых насаждений. Эта армада высоких фургонов, крытых белым, словно паруса, брезентом, мокла под дождем рядом с его собственным конестогой и двумя фургонами, чьи арендаторы не разорвали соглашения. Впрочем, не существовало никаких гарантий, что к первому февраля, к дате поставки, они не передумают.
Сайлас рассчитывал одолжить деньги у Карсона Виндхема. Ему надо было платить чем-то за провизию и прочие припасы, не говоря уже о дополнительных расходах в пути. Он и так уезжал из Южной Каролины по уши в долгах у человека, быть в долгу у которого ой как не просто. Даже в том случае, если бы фургоны удалось продать по той же цене, по которой он их покупал, пять-шесть лет ему, Джошуа и Летти пришлось бы довольствоваться самым скромным существованием до тех пор, пока долг самому богатому человеку Южной Каролины не был бы выплачен. Сайласа воротило от таких перспектив. Пока другие переселенцы, богатые переселенцы, будут выстраивать себе шикарные особняки, увеличивать наделы обрабатываемой земли и прикупать рабов, чтобы дело спорилось быстрее, он будет жить в бревенчатой избе, возделывая те же жалкие несколько акров, что и в первое лето по приезде, с помощью тех нескольких негров, которых привезет с собой. Летти будет вынуждена сама шить себе платья из самого дешевого сукна, в то время как жена Джереми, если он, конечно, когда-нибудь женится, и жены его необремененных долгами соседей будут щеголять в шелковых нарядах от дорогих портних.
Но теперь, без денег, которых так и не дал Карсон, даже такое скромное существование было им не по средствам.
У него не было иного выхода, кроме как обратиться за помощью к Моррису.
В соседней комнате он услышал радостный голосок Джошуа. Тот указывал своим пальчиком на иллюстрации к детской книжке, которую Летти взяла на время из школьной библиотеки. Когда Сайлас выходил из комнаты, сын сидел на коленях у его невесты. Джошуа обожал сидеть на коленях у Летти. Преподобный Седжвик смотрел на них преисполненными любви глазами и курил трубку. Рядом, у камина, вязала Елизавета. Эта полная покоя сцена разительно диссонировала с мрачным настроением Сайласа. Мужчина отстранился от письменного стола, поднял глаза и уставился на писанный маслом портрет Бенджамина Толивера, который тот заказал еще в молодости. Душу Сайласа переполняла горечь. Он вытянул вперед дрожащую руку и ткнул в портрет пальцем.
– Ты мог бы избавить меня от этого, отец. Если бы ты любил меня хотя бы немного, то не забыл бы… Я ведь твой сын…
– Ты порицаешь собственного отца, Сайлас.
