Барбара Картленд - Испуганная невеста
Она бросила на Кельвина несколько интимный взгляд из-под черных ресниц, который он, впрочем, не заметил, поскольку именно в этот момент отвернулся.
— Мы собирались вернуться к себе в каюту, — заметил он спустя секунду. — Спокойной ночи, Авриль. Рад видеть вас в добром здравии.
С этими словами он взял Серафину под руку и повел ее по коридору по направлению к каюте.
Когда они вошли, Серафина принялась снимать бархатную накидку, а Кельвин позвонил стюарду, чтобы заказать две чашечки кофе, а для себя еще и рюмку коньяку.
— Я что-то очень устала, — проговорила Серафина после короткого молчания. — Если вы не возражаете, после того как мы выпьем кофе, я хотела бы лечь в постель. В салоне будет концерт. Может быть, вам будет интересно его посмотреть.
— Более скучного занятия и не придумаешь, — ответил он. — Концерты на кораблях нагоняют на меня смертельную тоску, да и певцы обычно поют довольно пошленькие песенки. Слушать их представляется мне малоприятным занятием.
Серафина едва заметно улыбнулась. Хотя за ужином они вели такую оживленную беседу, сейчас она почему-то была молчалива.
Стюард принес кофе. Кельвин, налив себе коньяк, принялся было разглагольствовать о погоде, но Серафина встала и, пожелав мужу спокойной ночи, пошла к себе в комнату.
Оставшись одна, она и не подумала звать Марту, чтобы та помогла ей раздеться.
Вместо этого, усевшись за туалетный столик, взглянула невидящими глазами на свое отражение.
Теперь она была рада, что официант в ресторане помешал ей объяснить, что вызвало краску смущения на ее лице.
А дело было в том, что она случайно подслушала некий разговор. Случилось это так.
Впервые с тех пор, как они отправились в путь, средиземноморское солнце прогрело воздух настолько, что можно было открыть иллюминаторы.
Кельвин, оставив Серафину одну, отправился на палубу играть в корабельную разновидность большого тенниса — игру, требующую больших физических нагрузок, а посему представляющую великолепную возможность дня поддержания своего тела в нужной форме.
Серафина села читать книжку об Индии, и через открытый иллюминатор до нее донеслись голоса.
Каюты первого класса находились на верхней палубе, где стояли спасательные шлюпки и где обычно занимались зарядкой и разнообразными физическими упражнениями молодые люди, любящие спорт.
Однако Серафина услышала не мужские голоса, а женские.
Она не обратила бы на них никакого внимания, если бы не услышала произнесенные нежным голосом слова:
— Почему ты не сказала мне, что на корабле находится Кельвин Уорд?
— Я понятия не имела, что ты с ним знакома! — послышался другой женский голос.
— Я не знакома с Кельвином?! Дорогая моя, ты отстала от жизни! Я познакомилась с ним в Бомбее прошлой осенью, и мы с ним… очень подружились.
— Значит, подружились?
— Вот именно. Однако, к несчастью, умер мой отец, и мне пришлось вернуться домой. Такие вещи случаются обычно в самый неподходящий момент.
— Если бы я обо всем этом знала, я бы тебе непременно сказала, что он на корабле. На борту только и разговоров, что о нем. Но поскольку мне известно, что ты, Авриль, интересуешься лишь неженатыми мужчинами, я не стала говорить тебе про Кельвина Уорда. Ведь он сейчас празднует медовый месяц.
Женщина по имени Авриль рассмеялась:
— Если бы у Кельвина было даже пятьдесят жен, мне на это наплевать! Он, без сомнения, самый красивый, обаятельный и страстный любовник, которого я когда-либо знала.
— Авриль, я повторяю: у него медовый месяц!
— Кельвин всегда клялся, что никогда не женится.
— Значит, он передумал, поскольку его жена находится здесь же, на пароходе.
— И что она собой представляет?
— Ничего особенного, однако хорошенькая и страшно богатая.
Раздался взрыв звонкого смеха, в котором, помимо радостных, звучали еще и другие нотки.
— Тем интереснее будет с ней потягаться!
— Авриль, ты должна вести себя прилично! Ведь ты хорошо знаешь, что положение твоего мужа в Бомбее обязывает тебя к этому. Не дай Бог, случится скандал!
— Никакого скандала не будет!
— Мне не нравится выражение твоих глаз.
— Тогда смотри куда-нибудь в другую сторону! Я на тебя сердита! Это ж надо! Заставить меня потерять столько времени!
— Осталось еще девять дней пути.
— Слава тебе. Господи! Даже вечность покажется слишком короткой, если это касается Кельвина Уорда!
— Ты меня просто поражаешь, Авриль!
— Как всегда, Эмили. Ты что, забыла, что такое случалось уже не раз?
— Нет, дорогая, но миссис Уорд такая славная девочка. Быть может, ты сочтешь меня излишне сентиментальной, но я бы не хотела, чтобы ей причиняли боль.
— Чувства миссис Уорд меня абсолютно не волнуют! А вот ее мужа — да! Ну пошли. Становится прохладно, а у меня нет никакого желания снова заболеть, по крайней мере на ближайшие девять дней и ночей.
Снова раздался звонкий смех. Потом Серафина услышала удаляющиеся шаги и затихающие голоса.
Она тихонько сидела, обдумывая услышанное.
Сейчас это казалось глупым, однако ей никогда и в голову не приходило, что в жизни ее мужа могли быть какие-то женщины.
В первые дни после свадьбы Кельвин Уорд вызывал в ней единственное чувство — страх. Он казался Серафине невероятно огромным, и она очень боялась его рассердить.
Но день проходил за днем, час за часом, и Серафина вела себя в его присутствии все более непринужденно и даже чувствовала, что муж стал ей как-то ближе.
Мало-помалу она поняла, что он способен на глубокие чувства.
Когда он, по своему обыкновению, грозно хмурил брови, если его что-то сердило, она все еще его побаивалась. Однако она уже знала, что он может быть добрым, внимательным и заботливым, а такого отношения к себе она никогда прежде не испытывала.
Серафине трудно было разобраться в своих чувствах, а тем более объяснить своему мужу, какое странное и вместе с тем волнующее ощущение Она испытывала, оставаясь наедине с мужчиной и зная, что впервые в жизни кто-то интересуется ее мнением, внимательно слушает ее.
Сейчас она с нетерпением ждала каждого утра, чтобы вновь увидеть своего мужа.
Она тянулась к нему, как хрупкий цветок тянет к солнцу свои нежные лепестки.
Но теперь она увидела Кельвина Уорда совсем с другой стороны: как мужчину, которому могут нравиться женщины и который — если принять на веру снова незнакомой женщины — обладает для них огромной притягательной силой.
Серафине никогда не разрешали читать романы о любви, однако даже у классиков можно было в той или иной форме найти упоминание об этом чувстве.
