Лоретта Чейз - Невеста сумасшедшего графа
Он помог Гвендолин спешиться, ограничив себя лишь коротким поцелуем, отвел к валуну у края тропы. Дориан положил на холодный камень свой сюртук и предложил ей сесть.
– Прошлой ночью ты сказала, что я не первый сумасшедший в твоей жизни, – начал он.
– Именно так, – откликнулась Гвендолин. – Доктор Эвершем, к которому перешла практика мистера Найтли, особо интересовался невралгическими заболеваниями и несколько раз позволил мне ассистировать. Конечно, не все пациенты были лишены разума, однако мисс Вэа считала себя одновременно шестью разными людьми, у мистера Бауеза случались дикие приступы, а миссис Пиблз… да покоится ее душа в мире…
– О деталях расскажешь позже, – прервал ее Дориан. – Я только хотел удостовериться, что понял тебя правильно. Боюсь, я был не слишком внимателен. Извини, со времени твоего приезда я постоянно отвлекаюсь.
– Не говори так! – воскликнула Гвендолин. – За исключением мистера Эвершема ты единственный мужчина, который воспринимает меня как врача. Ты не смеялся над моим желанием построить больницу, тебя не испугали рассказы о вскрытии трупов. – И, помолчав, добавила:
– Правда, ты слишком заботлив, но это благородная черта твоего характера.
– Слишком заботлив? – повторил Дориан.
Гвендолин кивнула.
– Ты хочешь защитить меня от неприятностей. С одной стороны, очень мило, когда с тобой носятся, а с другой – это слегка раздражает.
Дориан понимал раздражение жены. Гвендолин не нравилось, что ее держат в неведении относительно его болезни. Он обращался с нею как с глупой женщиной, то есть не лучше остальных мужчин.
– Так я и думал. – Он скрестил руки за спиной, борясь с желанием схватить ее в объятия и проявить «излишнюю заботу». – У тебя медицинский ум, ты смотришь на вещи иначе, чем мы, неспециалисты. Для тебя болезнь – объект изучения, а пациенты – источник знаний. Их нездоровье не вызывает у тебя отвращения, так же как у меня диалоги Цицерона. – Дориан слегка покраснел. – Знаешь, я когда-то считал себя филологом-классиком.
– Знаю. – В ее зеленых глазах было восхищение. – Берти говорил, ты шел первым.
– Да, я не только красивый малый, – усмехнулся Дориан. – У меня к тому же есть… был… ум. Я тоже строил планы на будущее. Которые оказались… не слишком продуманными, и все закончилось… довольно плачевно.
Глупо чувствовать неловкость, ведь он собрался рассказать жене о себе. Она должна знать факты, все факты, чтобы принять обоснованное решение о своем будущем. Ее привязанность к нему – лишь слепое увлечение новобрачной, ответ на телесную страсть, которая влечет их друг к другу. Если, узнав обо всем, она захочет уйти, то сможет быстро успокоиться. Если же предпочтет остаться, то по крайней мере осознанно. Из уважения к ее характеру и уму он даст ей возможность сделать выбор, а потом, согласно ее решению, будет жить… и умирать.
– Дориан?
Как нежно Гвендолин произносит его имя. Он навсегда запомнит это… во всяком случае, пока работает его мозг.
Дориан с улыбкой повернулся к жене.
– Тебе хочется узнать подробности моей болезни, – сказал он. – Я пытался сообразить, с чего начать.
Восхищение в ее зеленых глазах тут же исчезло, они мгновенно стали изучающе-внимательными, что так заинтриговало Дориана при первой встрече с Гвендолин.
– Спасибо, дорогой. – Голос тоже звучал по-деловому спокойно. – Если не возражаешь, мне бы хотелось, чтобы ты начал со своей матери.
После ужина Гвендолин составляла в библиотеке список книг по медицине, которые надо привезти из дома.
Дориан устроился у камина с томиком стихов.
Она знала, как ему было трудно говорить о прошлом, но он слишком долго все держал в себе. В таких случаях люди, как правило, склонны преувеличивать масштабы своих проблем, а медицинское невежество Дориана лишь усугубило положение.
Например, описанные им зрительные химеры являлись обычным симптомом при ряде невралгических заболеваний, а вовсе не психическим отклонением, как думал он. Более того, Дориан не понимал состояния матери и не знал, как трудно общаться с психически больными людьми. Не понимал он и того, что зачастую врачи только после смерти пациента узнают о физическом поражении мозга. К тому же мистер Борсон вряд ли показал себя достаточно компетентным в случае миссис Камойз.
Почувствовав взгляд жены, Дориан поднял голову.
– Сейчас у тебя вид озабоченного доктора, – сказал он. – Может, я бессознательно пускаю изо рта пузыри?
– Я думала о твоей матери, – призналась Гвендолин. – О ее волосах. Мне кажется, стрижка была не единственным выходом из положения.
– Видимо, ничего другого не оставалось, – медленно произнес Дориан. – По словам отца и дяди, она вырывала их с корнем, даже не понимая, что это ее собственные волосы, и принимала их за когти, воображаемых демонов. – Гвендолин подошла к мужу и погладила его по голове. Тот улыбнулся. – Разрешаю тебе остричь мои космы, Гвен. Мне надо было сделать это месяц назад… или к свадьбе.
– Но я не хочу обрезать твои волосы.
– Я их отрастил не из-за глупой прихоти. У меня были на то причины, хотя сейчас они кажутся пустяковыми.
– Наверное, ты сделал это назло деду. Будь он моим родственником, я бы непременно сотворила что-то ему назло. – Гвендолин подумала минуту. – Я бы надела брюки.
– О нет, – засмеялся Дориан, – до подобной наглости я не доходил. Уехав в Лондон, я боялся, что меня там кто-нибудь узнает и сообщит деду, а он накажет мою квартирную хозяйку и работодателей за их помощь… врагу.
Он рассказал жене, как работал с утра до вечера в доках. Так вот откуда его мускулы, которые очень удивляли Гвендолин. Атлетическое сложение редко встречалось у аристократов, хотя было обычным у рабочих.
– Эксцентричная, возможно, опасная внешность отпугивала любопытных, – продолжал Дориан, – и мешала им совать нос в мои дела. А развлечения подобного рода были весьма популярны в Дартмуре, по всяком случае, до последнего времени.
– Я рада, что ты остался непрактичным и не подстригся к свадьбе, – призналась Гвендолин. – Черная грива очень подходит к твоей экзотичной внешности. Ты не похож на англичанина, по крайней мере на типичного англичанина.
Она замолчала и, лукаво поглядывая на мужа, усмехнулась. Тот схватил ее за руку, притянул к себе и усадил на колени.
– Лучше не смейтесь надо мной, доктор Гвендолин, – сурово заметил он. – Мы, сумасшедшие, этого не любим.
– Я подумала о Джессике и ее муже, – сказала Гвендолин. – Дейн ведь тоже выглядит необычно. У нас с кузиной, очевидно, сходные вкусы.
– Безусловно. Ей нравятся великаны, а тебе – сумасшедшие.
