Барбара Картленд - Доллары для герцога
Он закрыл глаза и проснулся лишь от голоса проводника над ухом:
— Мы подъезжаем к вокзалу, ваша светлость. Экипаж будет ждать вас.
Герцог с трудом вспомнил, где, собственно, он находится.
— Да, да. Спасибо.
Он бросил взгляд в противоположный конец вагона и увидел затылок жены, которая смотрела в окно.
Герцог подумал, что она, вероятно, обижена и возмущена такой невнимательностью с его стороны — ведь он заснул и не сделал даже попытки ее развлечь.
Лишь только стюард вышел, он попытался загладить свою оплошность словами:
— Вы должны извинить меня за то, что я заснул: я почти не спал прошлой ночью.
— Я… я понимаю, — ответила Магнолия. — Мне тоже… нелегко было… заснуть.
Герцог был избавлен от необходимости что-то на это говорить: поезд подошел к перрону, где стоял, встречая его, начальник станции в новом цилиндре и в мундире со сверкающими галунами.
Выслушав стандартные поздравления, новобрачные двинулись к главному входу; там их ждал экипаж, запряженный самыми лучшими лошадьми из герцогских конюшен.
Маленькая девочка, в которой герцог узнал дочь начальника станции, преподнесла Магнолии очередной букет, а сам герцог тем временем раскланивался с чиновниками, которые вместе с супругами приехали взглянуть на молодую жену.
Когда экипаж тронулся, герцог с облегчением подумал, что дома их встретят только слуги и они с женой наконец-то избавятся от назойливых проявлений благожелательности.
— Мы пообедаем, как только вы переоденетесь, — сказал он, когда здание вокзала скрылось из вида. — Насколько мне известно, ваша служанка и мой лакей уехали с багажом еще до полудня, так что в доме уже все должно быть готово к нашему приезду.
Магнолия склонила голову, но ничего не ответила, и герцог продолжал:
— Завтра мы должны встать рано утром, чтобы успеть на поезд до Дувра.
Сказав это, герцог подумал, что его слова прозвучали так, будто он предлагает супруге получше выспаться ночью — а ведь это их первая брачная ночь.
Он вновь почувствовал себя пойманным в мышеловку, как в ту минуту, когда узнал о долгах отца, и словно наяву услышал треск захлопнувшейся дверцы.
Но потом герцог сказал себе, что какие бы еще сюрпризы ни уготовило ему это пышное и отвратительное бракосочетание, его долг — вести себя как подобает джентльмену и сделать все, что от него требуется.
Герцог твердил эти слова, переодеваясь к ужину, и, видимо, именно благодаря им ощутил глубокую благодарность слуге за бокал шампанского, поднесенный ему, когда он спустился в гостиную. Часы как раз пробили девять.
Гостиная была украшена белыми лилиями, и он в душе пожелал никогда больше не видеть такого количества этих цветов, пока не обретет вечного покоя в могиле.
Потом герцогу пришло в голову, что если ему свадьба не понравилась, то для Магнолии она, вероятно, была событием радостным, и он по крайней мере должен постараться не портить ей удовольствие.
Едва он подумал о жене, как она вошла в комнату.
На Магнолии было прелестное платье, хотя герцогу показалось, что оно чересчур претенциозно, особенно для вечера вдвоем с мужем.
Он надеялся, что через несколько лет она не станет похожа на свою мать, и думал, что, если дело будет к тому клониться, ему придется делать все от него зависящее, чтобы это предотвратить.
Когда Магнолия шла через гостиную, герцог отметил, что она намного стройнее, чем он ожидал, и, кроме того, ей присуща грациозная женственность, необычная для столь юной девушки.
Она могла бы стать балериной, подумал он, пытаясь вспомнить, входят ли уроки танцев в круг образования американских девушек.
Глядя немного в сторону, герцог сказал:
— Я полагаю, вы не откажетесь от бокала шампанского. Это был трудный день для нас обоих.
— Благодарю… вас.
Голос ее дрожал, словно она стеснялась или чего-то боялась.
Герцог подал ей бокал и, когда Магнолия взяла его, с удивлением заметил, что рука у нее дрожит.
— Давайте присядем, — предложил он. — Вам пришлось простоять несколько часов, пока мы раскланивались с этим бесконечным потоком гостей.
Следуя совету герцога, Магнолия села, и он впервые обратил внимание, что волосы у нее очень светлые и даже слегка отливают серебром.
Таких волос герцог не видел еще ни у одной женщины. Кроме того, его поразила необычайная белизна ее рук.
Он хотел повнимательнее рассмотреть ее лицо, но не успел: подали ужин, и Магнолия встала, отставив бокал. Герцог вежливо предложил ей руку.
Ему показалось, что она на секунду заколебалась, прежде чем осторожно коснуться пальчиками его руки.
Теперь герцог был почти уверен в том, что он прав и Магнолия действительно боится его.
Ему это показалось странным, и мысленно он заменил слово «боялась» на «стеснялась».
Разумеется, стеснялась — а как же иначе! Любая девушка будет стесняться, впервые оставшись наедине с мужчиной, которого она никогда до этого не встречала, хотя и носит теперь его имя!
Столовая тоже была украшена белыми лилиями, но они не так бросались в глаза среди золотых канделябров и старинных кубков, которые, герцог не сомневался, его жена, как и любая американка, по достоинству оценит.
Он не забыл, как накануне за ужином миссис Вандевилт ясно дала понять, что все фамильные драгоценности Оттербернов — ничто по сравнению с тем, чем владеет она, ибо они с мужем скупали древности по всей Европе.
Леди Эдит рассказывала герцогу о коллекции картин мистера Вандевилта, а миссис Вандевилт, описывая статуэтки, мебель и гобелены, которые были у нее дома, напрямую заявила, что их история насчитывает вдвое больше лет, чем возраст любой вещи, принадлежащей Оттербернам.
Поэтому герцог и спросил у Магнолии:
— Насколько мне известно, ваш отец обожает картины, мать собирает антиквариат, а как насчет вас? Вы тоже коллекционер?
Немного замявшись, она произнесла:
— Едва ли это можно назвать коллекционированием. Я… собираю книги.
— Книги? — переспросил герцог. — Вы имеете в виду — старинные книги?
— Нет, обычные книги, для чтения. Такой ответ удивил герцога.
— И какую же тематику вы предпочитаете? Вероятно, романы?
Ему показалось, что губы Магнолии тронула слабая улыбка.
— Мне нравятся любые книги. Они — моя единственная возможность… сбежать.
— Сбежать? От чего?
— От той… жизни… которой я жила. Герцог был озадачен.
— Простите, но я не совсем понимаю…
— Разве? Мне кажется… я выразилась довольно ясно… Хотя с моей стороны… неблагодарно думать таким образом.
