Маргарет Митчелл - Унесенные ветром. Том 2
Взгляд Ретта снова обратился к Скарлетт.
— Значит, она умерла. — Он произнес это уже другим, небрежным и холодным тоном. — Видите, как хорошо все для вас устраивается.
— Ах, как вы можете говорить такое! — воскликнула она, глубоко уязвленная, чувствуя прихлынувшие к глазам слезы. — Вы же знаете, как я ее любила!
— Нет, не могу сказать, чтобы знал. Это для меня полнейшая неожиданность, и то, что при вашей любви к целому сброду вы сумели наконец оценить Мелани, делает вам честь.
— Да как вы можете так говорить? Конечно, я всегда ее ценила! А вы — нет. Вы не знали ее так, как я! Вы просто не способны понять ее.., не способны понять, какая она была хорошая!
— Вот как? Возможно.
— Она ведь обо всех заботилась, обо всех, кроме себя.., кстати, последние слова ее были о вас.
Он повернулся к ней — в глазах его вспыхнул живой интерес.
— Что же она сказала?
— Ах, только не сейчас, Ретт.
— Скажите мне.
Он произнес это спокойно, но так сжал ей руку, что причинил боль. Ей не хотелось говорить — не так она собиралась сказать ему о своей любви, но его пожатие требовало ответа.
— Она сказала.., она сказала… «Будь подобрее к капитану Батлеру. Он так тебя любит».
Он смотрел на нее не мигая, потом выпустил ее руку и прикрыл глаза — лицо приняло мрачное, замкнутое выражение. Внезапно он встал, подошел к окну и, отдернув портьеры, долго смотрел на улицу, точно видел там что-то еще, кроме все заволакивавшего тумана.
— А еще что она сказала? — спросил он, не поворачивая головы.
— Она просила меня позаботиться о маленьком Бо, и я сказала, что буду заботиться о нем, как о родном сыне.
— А еще что?
— Она сказала.., про Эшли.., просила меня позаботиться и об Эшли.
Он с минуту помолчал, потом тихо рассмеялся.
— Это так удобно, когда есть разрешение первой жены, верно?
— Что вы хотите этим сказать?
Он повернулся, и хотя Скарлетт была в смятении и соображала не очень четко, тем не менее она удивилась, увидев, что он смотрит на нее без насмешки. И безучастно — как человек, который досматривает последний акт не слишком забавной комедии.
— Мне кажется, я выразился достаточно ясно. Мисс Мелли умерла. Вы же располагаете всеми необходимыми данными, чтобы развестись со мной, а репутация у вас такая, что развод едва ли может вам повредить. От вашей религиозности тоже ведь ничего не осталось, так что мнение церкви для вас не имеет значения. А тогда — Эшли и осуществление мечты с благословения мисс Мелли.
— Развод? — воскликнула она. — Нет! Нет! — Она хотела было что-то сказать, запуталась, вскочила на ноги и, подбежав к Ретту, вцепилась ему в локоть: — Ох, до чего же вы не правы! Ужасно не правы! Я не хочу развода.., я… — И она умолкла, не находя слов. Он взял ее за подбородок и, осторожно приподняв лицо к свету, внимательно посмотрел ей в глаза. А она смотрела на него, вкладывая в свой взгляд всю душу, и губы у нее задрожали, когда она попыталась что-то произнести. Но слова не шли с, языка — она все пыталась найти в его лице ответные чувства, вспыхнувшую надежду, радость. Ведь теперь-то он, уж конечно, все понял! Но она видела перед собой лишь смуглое замкнутое лицо, которое так часто озадачивало ее. Он отпустил ее подбородок, повернулся, подошел к столу и сел, вытянув ноги, устало свесив голову на грудь, — глаза его задумчиво, безразлично смотрели на нее из-под черных бровей.
Она подошла к нему и, ломая пальцы, остановилась.
— Вы не правы, — начала было она, обретя наконец дар речи. — Ретт, сегодня, когда я поняла, я всю дорогу бежала — до самого дома, чтобы вам сказать. Любимый мой, я…
— Вы устали, — сказал он, продолжая наблюдать за ней, — Вам следовало бы лечь.
— Но я должна сказать вам!
— Скарлетт, — медленно произнес он, — я не желаю ничего слушать — ничего.
— Но вы же не знаете, что я собираюсь сказать!
— Кошечка моя, это все написано на вашем лице. Что-то или кто-то наконец заставил вас понять, что злополучный мистер Улкис — дохлая устрица, которую даже вам не разжевать. И это что-то неожиданно высветило для вас мои чары, которые предстали перед вами в новом, соблазнительном свете. — Он слегка пожал плечами. — Не стоит об этом говорить.
Она чуть не задохнулась от удивления. Конечно, он всегда читал в ней, как в раскрытой книге. До сих пор ее возмущала эта его способность, но сейчас, когда первое удивление оттого, что глубины ее души так легко просматриваются, прошло, она почувствовала огромную радость и облегчение. Он знает, он понимает — теперь ее задача казалась такой легкой. Ему ни о чем не надо говорить! Конечно, ему горько оттого, что она так долго им пренебрегала, конечно, он еще не верит этой внезапной перемене. Ей предстоит завоевать его, проявив доброту, убедить его, осыпав знаками любви, и как приятно будет ей все это!
— Любимый, я вам все расскажу, — сказала она, упираясь руками в подлокотники его кресла и пригибаясь к нему. — Я была так не права, я была такая идиотка…
— Скарлетт, прекратите. Не унижайтесь передо мной. Мне это невыносимо. Проявите немного достоинства, немного сдержанности, чтобы хоть это осталось, когда мы будем вспоминать о нашем браке. Избавьте нас от этого последнего объяснения.
Она резко выпрямилась. «Избавьте нас от этого последнего объяснения»? Что он имел в виду, говоря: «этого последнего»? Последнего? Да ведь это же их первое объяснение, это только начало.
— Но я все равно вам скажу, — быстро заговорила она, словно боясь, что он зажмет ей рот рукой. — Ах, Ретт, я так люблю вас, мой дорогой! И должно быть, я люблю вас уже многие годы и, такая идиотка, не понимала этого. Ретт, вы должны мне поверить!
Он с минуту смотрел на нее — это был долгий взгляд, проникший в самую глубину ее сознания. Она видела по его глазам, что он верит. Но его это мало интересовало. Ах, неужели он станет сводить с ней счеты — именно сейчас? Будет мучить ее, платя ей той же монетой?!
— О, я вам верю, — сказал он наконец. — А как же будет с Эшли Уилксом?
— Эшли! — произнесла она и нетерпеливо повела плечом. — Я.., по-моему, он уже многие годы мне безразличен. Просто.., ну, словом, это было что-то вроде привычки, за которую я цеплялась, потому что приобрела ее еще девочкой. Ретт, никогда в жизни я бы не считала, что он мне дорог, если бы понимала, что он представляет собой. А ведь он такое беспомощное, жалкое существо, несмотря на всю свою болтовню о правде, и о чести, и о…
— Нет, — сказал Ретт. — Если вы хотите видеть его таким, каков он есть, то он не такой. Он всего лишь благородный джентльмен, оказавшийся в мире, где он — чужой, и пытающийся худо-бедно жить в нем по законам мира, который отошел в прошлое.
