Анн Голон - Анжелика в Квебеке
— Вы пошли на встречу с этим варваром, как Святая Женевьева на встречу с Атиллой. Вы спасли наш город, как она спасла Париж… Да благословит вас Господь!
Все это м-зель д'Уредан записала в своем письме, час за часом, не упустив ни одной детали.
***В Верхнем городе царило оживление. Все обменивались новостями о прошедших событиях, свидетелями или участниками которых они явились. Нашествие ирокезов равносильно пожару, и здесь все зависит от быстроты и ловкости.
Нижний и Средний города оказались несколько в стороне от разыгравшейся драмы. Поэтому все поднимались в Верхний город, а оттуда уже хлынули защитники вместе с ранеными, они окружали уцелевших в этой бойне, вовремя спрятавшихся в надежном месте.
Навстречу Анжелике бежала Сюзанна и кричала:
— Он спасен! Он спасен!
— Кто?
— Наш Кантор!
Так Анжелика узнала, что группа молодых людей отправилась на бой с ирокезами, среди них был и Кантор; из этой жестокой схватки он вышел цел и невредим.
От страха и облегчения она чуть было не упала в обморок, силы ее иссякли.
— Мадам, пойдемте скорее в дом!
Молодой Александр де Росни, а также шестнадцатилетний сын г-на Обур де Лонгшона были убиты.
Целью молодых людей, руководил которыми Кантор, было прийти на помощь бастиону, сооруженному на подступах к Квебеку по приказу г-на де Пейрака. Там сражались трое его людей, отражая мушкетами штурм ирокезов. Их чуть было не схватили, но тут подоспели молодые люди. Все вместе они сдерживали натиск двухсот ирокезов и тем самым спасли лагеря гуронов.
Но внезапно ирокезы отступили в лес и исчезли.
Анжелика волновалась о судьбе урсулинок и их детей. По тревоге монастырь был окружен солдатами, но поскольку враги не смогли прорвать оборону бастиона, то обстановка в городе оставалась спокойной. Сейчас урсулинки занялись миссией милосердия, а дети уплетали, как обычно, тартинки с патокой.
В доме было полно народа: дети Сюзанны, соседи. Анжелика поднялась и закрылась в своей комнате, как она и сделала несколько часов назад, теперь же ей казалось невероятным, что прошло так мало времени. Кантор был жив. Город спасен. Уттаке ушел. Она бросила пояс Вампума на кровать и издали разглядывала его: «Благодарю! Благодарю Матерей Пяти Народов. Настанет день, когда я пойду в долину Пяти Озер, чтобы отблагодарить их».
Она была без сил. Самое худшее было позади, но это не принесло ей счастья. Взгляд ее упал на осколки фаянсовой чашки, которую она разбила в порыве гнева, и воспоминания о катастрофе вновь нахлынули на нее. В сущности, они жили в ней все это время, когда она бежала навстречу Уттаке, чтобы остановить его, как Святая Женевьева. Но у Святой Женевьевы не было столь мучительной тяжести на сердце. Шок прошел, и саднящая рана вновь дала о себе знать.
Жизнь пойдет своим чередом, и ей придется повернуться лицом к губительному зрелищу. Жоффрей предал ее. Жоффрей склонился над Сабиной де Кастель-Моржа, он улыбается ей той же улыбкой, что так волнует ее… Он был для нее всем. Она не могла без него жить, а он больше не любил ее, она ему надоела…
Здесь мысль ее остановилась. Она решила, что пошла по ложному пути. Заявить, что он ее больше не любит, что она ему надоела, значило разыграть плохую трагедию. Это было равнозначно тому, если бы ее попытались убедить, что Никола де Бардань значит для нее больше, чем Жоффрей.
Но ведь он не был легкомысленным… Она пришла в отчаяние от того, что он испытал влечение к Сабине, хотя она сама первая заметила ее оригинальную внешность.
Лицемерка, она добилась своего! В то время, как она с каждым днем чувствовала себя все более любимой мужем, купаясь в его чувстве, эта прекрасная тулузка потихоньку отбивала его.
«Это хороший урок для тебя!»
Никогда… Никогда больше не будет так, как раньше. Она не могла оторвать взгляда от осколков своего счастья у своих ног: это была реальность, на которую ей открыл глаза мстительный Анн-Франсуа. Когда это произошло? Как будто в другой жизни… Такой прекрасной, прекрасной! Какой уже никогда не будет…
С улицы кто-то позвал ее душераздирающим голосом.
— Анжелика! Анжелика!
Этот ненавистный голос.
— Анжелика! Анжелика! Сжальтесь!
Голос приближался, голос Сабины де Кастель-Моржа. Анжелика не верила своим ушам. Как она осмелилась, презренная? Теперь голос уже слышался не на улице, а в доме. Крики смешались с рыданиями и с гулом голосов, пытавшихся успокоить и выражавших сочувствие.
— Анжелика, Анжелика! На помощь!
Анжелика медленно вышла из комнаты и остановилась на лестнице. Внизу, в гостиной среди белых чепцов мамаш, среди солдат и соседей, среди детей и просто уцелевших, греющихся у огня и попивающих теплое вино, она заметила Сабину де Кастель-Моржа, протягивающую к ней руки.
— Анжелика! Пойдемте! Пойдемте быстрее! Умоляю вас! Анн-Франсуа! Мой сын, мой ребенок! Он ранен! Он при смерти! Ни один хирург не решается подойти к нему… Только вы! Только вы можете спасти его!
Анжелика уцепилась руками за лестничные перила и не спускала с Сабины испепеляющего взгляда. Она ничего не услышала.
— Как вы осмелились переступить порог моего дома? И обратиться ко мне после всего, что вы мне причинили? — спросила она приглушенным голосом. — Почему краска стыда не залила ваше лицо?
Сабина, и без того бледная, стала мертвенно-синеватой. Ее расширенные зрачки были прикованы к лицу Анжелики, как будто она была в плену у ужасного видения. Она поняла, что случилось то, чего она боялась: Анжелика узнала о том, что минутная слабость бросила ее в объятия Жоффрея де Пейрака. Случившееся не укладывалось в рамки их обыденной жизни, и оно ничего не изменило в ней для других. Кроме Сабины, которая была в тот миг спасена.
Сейчас она была слишком напугана смертельной опасностью, грозившей ее сыну, и не успела притвориться и достойно ответить на обвинение.
А Анжелика прочла в ее лице признание вины, и сердце ее остановилось, застыло, как ледяной кулак.
Больше она ничего не слышала. Страшный гул рокотал в ее, ушах, заполнил ее голову. Она покрепче схватилась за перила, чтобы не упасть.
Ей уже не было дела до мольбы Сабины.
— Анжелика, не отказывайтесь спасти мне сына… Мой ребенок не должен умереть из-за меня! Он мой единственный сын, моя любовь, моя жизнь!
Анжелика слышала лишь этот проклятый голос, временами говоривший о любви.
— Замолчите!
Чувствуя, что она проиграла, и обезумев от страха за своего сына, Сабина упала на колени на плиточный пол и подняла к Анжелике свои сложенные руки.
— Простите! Простите меня!
И Анжелика возненавидела ее до смерти. Своим унижением, равнозначным признанию, Сабина не оставляла ей никаких надежд. Она знала, что это было правдой, но сейчас, когда был вынесен окончательный приговор, ей показалось, что она умирает.
