Лаура Кинсейл - Госпожа моего сердца
За ним следовала целая толпа. Сейчас они все остановились и окружили Рука и его конвой. Среди воинов, бывших здесь, Рук различал знакомые лица, но сейчас они были искажены злобой и пьяным угаром.
— Убери руки от нашего сеньора, собака! — закричал один из них и попробовал оттолкнуть стражника от Рука. — Ты его не получишь!
Стражники схватились за оружие, но Рук отшвырнул от себя крикуна и заорал:
— Я не сеньор вам! Следи за тем, что говоришь, дурак! Ты оглушен элем!
— Он не получит тебя, мой господин, — заорал кто-то сзади. — И не посмеет бросить тебя в темницу в угоду своему тщеславию!
Рук обернулся, сверкая глазами.
— Разойдись по своим местам! Вы что же, не слышали вечернего звона?
— Он не сумеет арестовать тебя! — Вокруг собралась уже огромная толпа, к которой присоединялось все больше и больше народа. — Ему вначале придется иметь дело с нами!
— Вы что, спятили?! — крикнул Рук. — Разойдитесь! Я приказываю вам!
Те, кто был ближе к нему, попробовали отойти, но людская стена не пускала. Стражники стояли, вцепившись в свои мечи, образовав вокруг него своеобразный треугольник.
— Райзодись! — заорал Рук. — Я вызван к герцогу! Прочь с моей дороги! — Он яростно толкнул ближайшего к себе воина. Тот отлетел назад, толпа на секунду расступилась.
Яростно взревев, Рук толкнул еще кого-то, расширяя себе проход, и двинулся по нему сквозь толпу. Стражники последовали за ним, но он старался идти впереди них, чтобы дать всем понять, что он идет по собственному желанию.
Рук не оборачивался, он и без того знал, что люди не разошлись и сейчас идут по пятам. Он издал проклятье и специально направился по узкому проулку, чтобы вынудить своих преследователей растянуться.
Возле помещений, где располагались высокородные особы, никто и не собирался следовать запрету на хождение. Рыцари и их слуги входили и выходили из освещенных помещений, молодые оруженосцы пели песни и куражились. Рук быстро шел мимо, стараясь смотреть прямо перед собой, но теперь счастье изменило ему. Какой-то юноша в бело-голубой одежде протянул руку и схватил его. Рук рванулся, чтобы освободиться, но его уже узнали. Раздались крики, из дверей хлынули люди, а сзади из переулка ринулась толпа простых воинов, окружая Рука и тесня людей из свиты благородных рыцарей. В свете факелов блеснула сталь.
Рук схватил из костра горящую вязанку и вскочил на перевернутую бочку. Он поднял свой самодельный факел и стал размахивать им. Искры снопом рассыпались на фоне ночного неба.
— Что это за безрассудство! — заорал он. — Тихо!
Понемногу все притихли.
— Кто вы такие? — кричал он. — Вы — воины герцога. Рыцари герцога, оруженосцы герцога. И я — человек герцога! Он призвал меня к себе. И вы не хотите пустить меня к нему? Деритесь между собой, если вы так глупы, но не мешайте мне повиноваться велениям моего господина. Любого, кто помешает мне, я повешу на его собственных кишках!
Воцарилась тишина. Казалось, что у всех смутьянов: и простолюдинов, и благородных людей пропала причина для дебоша, без которой затевать ссоры было нелепо. Рук не стал дожидаться, пока появится новая причина, бросил свой факел в бочку с водой и, спрыгнув, проскользнул между толпой и крепостной стеной, стараясь не выходить из скрывающей его тени.
Рука герцога Ланкастерского висела на перевязи. Стены и пол помещения были затянуты материей с вышитыми гербами Англии и Франции. Сам герцог находился на троне среди богатых ковров. Руку показалось, что он и люди, окружавшие его, как бы плывут в большой чаше, украшенной позолотой с красно-голубыми тонами. Рядом с герцогом находился его брат — граф Кембриджский. Рук также узнал и советников: сэра Роберта Ноллиса, Томаса Фелтона и графа Бохунского — начальника артиллерии. Все они были ветеранами, участниками самых ожесточенных боев с Францией и Испанией.
— Поднимись, рыцарь, — со вздохом произнес Ланкастер.
Рук встал, украдкой взглянув на своего господина. Граф казался достаточно добрым, но у его глаз было сонное выражение, которое, как замечал раньше Рук, часто случалось у людей, перенесших сильный удар по голове.
Советники почти не обратили на Рука внимания. Зато герцог долго и пристально вглядывался в него.
— Это была, — промолвил он, — хорошая битва.
Огромное облегчение, как волна, прокатилось по телу Рука. Ему захотелось снова упасть на колени и просить прощения, но он устоял на ногах и только сказал:
— В честь принцессы, мой господин. Ланкастер закинул голову и захохотал. Он обвел глазами комнату и снова остановил свой взгляд на лице Рука.
— Она сделала нас обоих дураками, не так ли? Чертова сучка!
— Ваша светлость, — предостерегающе сказал сэр Роберт.
— А, мои чувства и мысли не покинут эту комнату, если только этот зеленый молодец не хочет ощутить на себе печальных последствий моего недовольства.
— Моя жизнь — в ваших руках, мой господин, — ответил Рук.
Ланкастер выпрямился на троне, опираясь на здоровую руку и морщась от боли.
— Смотри, не забудь про это. Что ты думаешь обо всем этом, что творится наруже?
Рук помедлил с ответом, затем произнес:
— Неспокойно, мой господин.
— Надо очистить улицы, сир, — сказал Фелтон.
Ланкастер повернулся и иронически посмотрел на него.
— Кем? Вашими людьми? Но они же устраивают беспорядки на улицах в честь этого зеленого незнакомца.
— Им долго не платили, — ничуть не смутившись ответил Фелтон.
— А это что, тоже моя вина? — заорал Ланкастер, затем зажмурил глаза и откинул голову. — Я вычерпал все из своих сундуков, чтобы защитить этих ваших чертовых гасконских баронов.
— Ваш брат принц…
— Мой брат принц смертельно болен. Он не должен знать обо всех этих делах! Не беспокойте его.
Последовало непродолжительное молчание. Затем коннетабль неуверенно сказал:
— Мне кажется, что если мой господин появится с этим рыцарем, — он указал на Рука, — то они послушаются его и разойдутся.
— Бога ради, — вопил Ланкастер. — Он выбил меня из седла, приставив меч к моей шее, и теперь мне предлагают стоять рядом с ним в то время, как он будет отдавать приказы моим воинам. Почему бы тогда просто не назначить его вместо меня командующим?
Рук стиснул зубы. Он явстенно почувствовал угрозу еще когда вошел сюда, теперь же она трансформировалась во вполне определенную опасность. Он не мог подумать, что Ланкастер сможет бросить его в тюрьму из-за оскорбленного самолюбия, но теперь открывалась вполне понятная причина.
Герцог снова посмотрел на Рука, пронзив его своим взглядом буквально насквозь.
