Жюльетта Бенцони - Марианна в огненном венке. Книга 2
В углу его рта мелькнула знакомая насмешливая улыбка. Он пожал плечами.
— Все будет так, как захочет Бог. Подумай о себе.
Ты знаешь, что можешь спастись, что не будешь долго блуждать по городу.
— Но я не хочу! Не хочу больше… Я хочу остаться с тобой и разделить твою судьбу, какой бы она ни была.
Она делала отчаянные усилия, чтобы пробиться к нему, рискуя попасть под копыта лошадей, но уже кольцо всадников сомкнулось вокруг американца. Она испустила крик раненого животного:
— Язон!.. Не оставляй меня!
Затем обернулась к Аксакову, который как раз собирался сесть в седло.
— Как вы не можете понять, что я люблю?..
В свою очередь, тот пожал плечами и небрежно козырнул.
— Может быть! Но уговор дороже денег: ваше… светлейшее сиятельство свободны. Даже… следовать за нами, если не опасается быть растоптанной толпой или безнадежно заблудиться.
И, не обращая больше на нее внимания, небольшой отряд всадников с раненым командиром и пленником в центре углубился в поперечную улицу, чтобы присоединиться к отступающей армии.
Марианна смотрела, как они удаляются. Она была в таком состоянии, что последние слова Аксакова дошли до ее сознания через некоторое время. Всадники уже исчезали за поворотом улицы, когда она поняла, что ничто не мешает ей, как сказал есаул, рискнуть последовать за ними. Ведь она свободна.
Мысль о друзьях, надежду на встречу с которыми можно было оставить, промелькнула у нее в мозгу, но она отогнала ее: разве не связана ее судьба с судьбой Язона? Она не могла и не хотела поступить иначе. Ей надо следовать за ним до последней минуты, даже если эта последняя минута наступит скоро. После всего, что она уже сделала, чтобы встретиться с ним и сохранить его, действовать иначе было бы просто глупостью.
Решительно встряхнув головой, она глубоко вздохнула и отправилась в том же направлении, что и казаки, пересекла площадь и хотела углубиться в улицу. И тогда она увидела Шанкалу.
Стоя посреди достаточно узкой улицы, с расставленными в стороны руками, цыганка загораживала ей проход.
С начала боя Марианна совершенно забыла о ней, ибо эта дочь степей как никто умела быть немой и невидимой, исчезая где и когда угодно. Но теперь она появилась, и по торжествующей улыбке и исказившему ее лицо выражению ненависти Марианна догадалась, что ей придется драться, чтобы получить право следовать за своим возлюбленным…
Она слишком поздно сообразила, что, собираясь вопреки всякой вероятности отомстить выгнавшему ее человеку, это полудикое существо хотело непременно оставаться только рядом с тем, кого оно выбрало своим хозяином, и избавиться от той, которая могла считать его своей законной собственностью.
Марианна смело приближалась к этой непостижимой женщине, в своем просторном платье цвета крови вызывавшей в памяти кресты, которые ставят на дверях зачумленных. Решительным жестом она показала, чтобы та освободила ей проход.
— Убирайся! — сказала она.
Тогда, прежде чем Марианна смогла коснуться ее, чтобы убрать с дороги, Шанкала разразилась пронзительным смехом и выхватила из-за пояса сверкнувший на солнце кинжал с коротким лезвием.
И она ударила…
Марианна со стоном рухнула на изрытую копытами лошадей землю.
С еще поднятым оружием Шанкала хотела нагнуться, чтобы убедиться, что удар ее был смертелен, но неожиданный шум заставил ее посмотреть в сторону набережной, и, отказавшись нанести еще один удар, она побежала догонять казаков.
ГЛАВА III. КОРОЛЕВА ТЕАТРА
Острая боль прорвала заменивший для Марианны мир плотный туманный кокон. Будто раз за разом прикладывали раскаленное железо и она пыталась защититься, борясь с невидимым палачом, который, казалось, не хотел оставить ее в покое.
— Не так уж страшно, как я думала, — радостно сказал женский голос с итальянским акцентом. — Madre mia. Ей повезло, ибо я подумала, что она уже мертва.
— Я тоже, — подтвердил другой голос, но лишенный акцента. — Однако убийца не была в этом уверена.
Если бы вы не распахнули ставни и не закричали, моя дорогая Ванина, она ударила бы еще раз. К счастью, мы спугнули ее.
На эти вполне земные голоса Марианна открыла глаза, но тут же закрыла, настолько склонившиеся над ней при свете свечей две женщины показались необычными. Свечу держала красивая молоденькая женщина, рыжая и белокожая, носившая бархатные фижмы, накрахмаленные брыжи и чепчик с тремя рожками принцессы Ренессанса, тогда как у другой, задрапированной в типично римский пурпурный пеплум, хлопотавшей над раненой, чью рану она энергично обрабатывала, лицо отличалось тонкостью и правильностью черт, а высокий шиньон опоясывала также римская диадема и несколько огненного цвета эгретов поменьше. Она так отдалась своему занятию, что ее черные брови нависли над глазами, а между красиво очерченными алыми губами виднелся розовый кончик языка.
Вооруженная бутылкой коньяка и тампоном из корпии, она чистила рану Марианны с тщательностью, требовавшей некоторых усилий, что вызвало у ее пациентки протестующие стоны.
— Вы делаете мне больно, — всхлипнула она.
Дама с эгретами сразу остановилась и посмотрела на Марианну, в то время как широкая улыбка стерла с ее лица озабоченное выражение.
— Она говорит по-французски! И без акцента, — воскликнула она великолепным контральто. — Странно, что мы ее не знаем!
— Я француженка, — сказала Марианна, — и насколько я поняла, вы тоже. Но я повторяю, что вы делаете мне больно.
Другая дама рассмеялась, обнажив мелкие зубы, неровные, но безупречной белизны.
— Вы должны быть довольны, что еще можете чувствовать боль, — заметила она. — Ив любом случае выбирать не приходится. Кинжал этой особы мог быть грязным. Лучше потерпеть.
— Вот и конец! — радостно сказала «римлянка». — Рана не очень глубокая. Я ее прозондировала, и, к счастью, у меня есть чудодейственная мазь. Я сделаю с ней перевязку, и при полном покое, я думаю, все сойдет благополучно.
Сопровождая слова делом, она покрыла рану густой мазью, издававшей довольно приятный запах, сверху наложила тампон и обвязала широкой полосой ткани, которую «принцесса Ренессанса» оторвала от остатков белой юбки. Когда с этим было покончено, она взяла бутылку с коньяком, налила немного в стакан и, подложив несколько подушек, чтобы поднять голову Марианны, предложила ей без колебаний выпить.
Теперь Марианна смогла увидеть, что она лежит на большом диване в просторной комнате, из-за закрытых ставней тонувшей в полумраке, не позволявшем рассмотреть детали. Однако свеча, которую держала «принцесса», бросала отблески на странное нагромождение непонятных предметов и старой мебели.
