Шелли Такер - Не удержать в оковах сердце
Сэм вспомнила Суинтона. Он убил его голыми руками. Но те же руки дрожали, когда он держал пистолет. Она хорошо помнила это. Он промахнулся, стреляя в Такера, будто ему никогда в жизни не приходилось держать в руках пистолет.
Кто же он, черт возьми?
Сэм отвернулась и принялась отрывать от нижней юбки полосу ткани, чтобы заново перевязать рану.
— С тобой все в порядке? — спросила она, стараясь, чтобы не дрожал голос.
— Да.
Ответ прозвучал не очень убедительно. Да и Рана кровоточила сильнее, чем прежде.
— Я… я думаю, надо бы как-нибудь зашить рану.
— Взяла нож в руки и уже воображает себя врачом, — слабым голосом пробормотал он.
Сэм пропустила его замечание мимо ушей и оглянулась вокруг — листья, палки, застоявшаяся вода в луже… Ничего подходящего. Меньше, чем ничего.
— Я могла бы… Как это называется… Прижечь рану. Лезвием ножа. Если бы развести огонь.
— Нет. — Он резко поднял голову. — Не будь дурочкой. Дым приведет их прямо к нам.
— Но если не остановить кровотечение, ты не сможешь идти дальше.
— Все обойдется. — Он с усилием попробовал сесть. — У меня нет выхода, — пробормотал он сквозь стиснутые зубы.
— Нужно зашить рану.
Опираясь на локоть, он с изумлением взглянул на нее. Потом в глазах появился насмешливый огонек, который она уже успела возненавидеть.
— Блестящая идея! И чем ты это сделаешь? — спросил он, стараясь отдышаться. — Сучком и травинкой?
Сэм не удостоила его ответом и, отвернувшись, сунула руку за лиф платья. Вот что им поможет — золотой игольничек, который она всегда хранила у сердца. Это единственное, что сохранилось от ее прошлой жизни, единственное, что напоминало ей о» доме, о семье… о матери. Она носила его при себе постоянно, оберегая от любопытных глаз и жадных рук. Развязав ленточку, Сэм сняла через голову тонкую золотую цепочку.
Подвеска в форме бочонка скользнула между грудей. Его филигранная поверхность, отшлифованная до блеска многими поколениями носивших его женщин, сверкнула на солнце. Ноготком Сэм открыла крошечный изящный замочек и вынула одну из белошвейных иголок, принадлежавших ее матери, и с победоносным видом показала ее.
— Что это за медальон? — равнодушно спросил он.
— Это не медальон, а игольник. Ты что, никогда не видел дамского игольника?
Он взглянул ей в глаза.
— Редко приходилось бывать в высшем обществе.
— Вот как? — Она помолчала. — Понятно. Собственные слова показались ей глупыми: ей ничего не было понятно. Большинство женщин, даже не принадлежащих к аристократии, носили при себе игольники. Что же за жизнь он вел, если не знаком с таким обычным предметом?
Взгляд его остановился на кусочке золота, подвешенном на цепочке, но в зеленых глазах не было заметно ни восхищения, ни любопытства… одна лишь алчность.
Сэм подавила желание прикрыть золотую вещицу рукой. Она физически ощутила на своей груди его взгляд, будто он прикоснулся к ней грубыми пальцами.
Все то же странное ощущение прокатившейся по телу жаркой волны потрясло ее, и она чуть не выронила из пальцев иголку.
— Ну вот, — сказала Сэм деловым тоном, пытаясь отвлечь и свое, и его внимание, — теперь мне нужна только прочная нитка.
Он взглянул на ее, удивленно подняв брови.
— Так, значит, ты не только воровка, мошенница и несостоявшаяся убийца, но и искусная белошвейка?
Она пожала плечами.
— Что-то вроде этого.
Если он окружил себя тайной, то почему бы и ей не поступить так же? Совсем ни к чему рассказывать правду.
К тому же даже если он ей поверит, то снова поднимет на смех. А насмешками она сыта по горло. Сосредоточившись на том, что ей предстояло сделать, Сэм критическим взором оглядела его одежду — рубаху, жилет, дырявые черные брюки. Все это было сшито из грубой домотканой ткани, простыми суровыми нитками.
Сэм перевела взгляд на свое платье из чистого шелка и тонкого батиста и нахмурилась: придете укоротить либо платье, либо нижнюю юбку. Шелковые нитки прекрасно подходят для того, чтоб зашить рану. Платье уже не починишь — оно заляпано грязью, разорвано в нескольких местах, а драгоценное кружево оторвано и болтается.
Печально вздохнув, Сэм взялась за иголку и начала распарывать шов на рукаве, осторожно, стежок за стежком высвобождая нитку. Несколько минут спустя на большом пальце уже была намотана светло желтая шелковая нить. Продев один конец нити в иголку, она взглянула на своего пациента.
— Я готова. Боюсь, что будет… — Больно? — Он снова улегся на листья. — Неудивительно.
Сэм снова уселась рядом с ним. Она делает все, что может, чтобы помочь ему, а вместо благодарности — одни язвительные замечания. Такого зануды она еще в жизни не встречала.
Может быть, ему просто очень больно? Сэм почувствовала щемящий укол.
Зашивать рану было нетрудно, потому что она была относительно невелика. Не верилось, что приходится пользоваться белошвейной иглой матери для зашивания пулевой раны.
Эта мысль вызвала воспоминания о такой милой, тихой жизни, что, казалось, ею жил кто-то другой, а не она. Вспомнилась гостиная, горящий камин, три женщины, сидящие вокруг огня, с иголками, поблескивающими в руках. Они разговаривают, смеются. Рядом сидит мужчина, курит трубку и, снисходительно улыбаясь, с любовью смотрит на них…
Нет! Сэм зажмурила глаза, чтобы прогнать навернувшиеся слезы. Она не смеет вспоминать. Все это осталось в прошлом. Навсегда. Любовь. Смех.
Все ушло. Что толку жалеть о жизни, которая больше не вернется. Осталось то, что есть сейчас. Сегодня. Борьба за выживание. И этот незнакомец. Этот возмутительный бродяга, чью жизнь по иронии судьбы связала с ее жизнью железная цепь.
Пока Сэм работала, он ни разу даже не вздрогнул, не проронил ни звука, как будто был из железа.
— Готово. — Она закончила работу и откусила нитку. Потом все тем же лоскутком ткани, оторванным от нижней юбки, вытерла иголку и аккуратно убрала ее в игольник. — Думаю, это остановит кровотечение.
Она хотела помочь ему надеть рубаху, но он вырвал ее из ее рук. И, повернувшись спиной, осторожно оделся сам, стараясь не потревожить только что зашитую рану.
Сидя на корточках, Сэм нахмурилась.
— Не стоит благодарности.
Он молчал.
Прекрасно. Значит, он даже сказать «Спасибо» не может.
Сэм решила сделать еще одну попытку.
— Наверное, нам надо бы как-нибудь называть друг друга, — сказала она. — Меня можешь называть мисс Делафилд.
Это было ее ненастоящее имя. Она стала называть себя так после того, как покинула Лондон, — по названию первого попавшегося на пути церковного прихода. Так обычно поступали сироты: брали фамилию по названию церковного прихода.
