Елена Хаецкая - Византийская принцесса
— Не может быть! — воскликнул Диафеб. — Вы разбиваете мне сердце. Сдается мне, напрасно приносил Тирант к вашим ногам пылающие угли — дрова в ваших покоях совершенно сырые и заниматься никак не желают.
— Ничуть не бывало! — возразила принцесса, задетая за живое этими словами. — Огонь, о котором вы говорите, горел довольно ярко — как солома. И так же быстро погас, не успев ничего распалить.
— Возможно, нам стоит соединить солому с крупными и смолистыми дровами? — предположил Диафеб. — Ибо растопка для того и служит, чтобы…
— Довольно! — оборвала принцесса. — Вы рассуждаете, как истопник.
— А вы — как селянка, которая только что вернулась с сенокоса.
— В таком случае, я попрошу вас передать мой приказ севастократору, а если он не явится, я сочту его трусом.
Немало уязвленный словами принцессы, Диафеб поклонился ей и ушел как можно скорее.
* * *— Что она сказала?
— Мне — ничего, но вам она намерена сообщить нечто неприятное.
Осыпанный жемчугами и драгоценными камнями, с туго уложенными локонами, со сверкающей цепью на шее и брошью на шапочке, Тирант выглядел столь безупречно, что любая гримаса на его лице казалась жестоким надругательством над искусством портных и парикмахеров.
— Боже! — прошептал он.
— Ступайте же теперь к ней! — приказал Диафеб. — И заклинаю вас всем святым, что есть на этом свете, а может быть, и на том: держитесь с нею храбро. Не забывайте, что вы убили в смертельном бою немало противников, а нынче перед вами будет не закованный в доспехи рыцарь, но слабая и к тому же безоружная девица.
— Безоружная девица способна проткнуть мое сердце одним мизинчиком, — сказал Тирант.
Тем не менее он отправился к Кармезине и с глубоким почтением отвесил ей низкий поклон. Она же только кивнула ему.
— Садитесь, севастократор, и угощайтесь. Будем разговаривать, подслащивая горькие слова сладкими фруктами.
Тирант присел на краешек скамьи:
— Вы недовольны мной, сударыня?
— Весьма, — сказала принцесса.
— По сравнению с вами я удручающе глуп, — произнес он, — и потому прошу объяснить мне как можно проще: чем же я прогневал ваше высочество?
— Чем? — Она прошлась по комнате и резко остановилась, развернувшись, отчего ее юбки взметнулись, и Тирант успел увидеть крохотные ножки в туфельках с завязками. — Чем? Да вы Бога не боитесь, если готовы выбросить на свалку драгоценнейший дар, коим одарил вас мой отец император! Кем вы были, Тирант Белый, прежде чем явились в Византию?
— Смею надеяться, что я не только был, но и останусь собой, а называют меня Тирант Белый, — начал бретонский рыцарь, весьма гордившийся своим древним и знатным происхождением. — Отец мой был сеньором Тирантской марки, и если встать на берегу, на краю наших владений, и взглянуть на море в ясный день — а ясных дней немного наберется в тех краях, — то можно угадать, где находится Англия. Мать же моя — дочь герцога Бретонского, и ее имя Бланка, что означает Белая. Оттого и прозывают меня Тирантом Белым.
Однако для византийской принцессы все эти имена и титулы были лишь пустым звуком, ибо произносились они не по-гречески, и она запальчиво продолжала, как бы не слыша объяснения:
— Вот теперь и вы точно признали, что были никем, а мой отец наделил вас и титулом, и своим доверием и поручил вам командовать армией! И как же вы отблагодарили его? Вы подвергли опасности его дочь!
— Опасности? — пробормотал Тирант.
— Да, опасности быть опозоренной! — отозвалась Кармезина. — Как вы посмели вчера без всякого смущения признаться мне в любви? Можно подумать, я какая-нибудь простушка!
И она решительно двинулась к выходу, намереваясь скрыться у себя в спальне и там выплакаться вволю. Но Тирант метнулся к ней, как дикий зверь, и схватил ее за шаль.
— Выслушайте же меня! — закричал он. — Вы не можете бросить мне в лицо обвинение и сбежать!
— Почему? — прошипела она, вырываясь.
— Потому что… именно так и поступают простушки! — выпалил он первое, что пришло ему на ум. — И все глупые бабы, у которых нет ума и потому они лишь на одно и горазды — обругать да бежать прочь. Но ведь вы не таковы, ваше высочество, — продолжал он, успокаиваясь и выпуская шаль принцессы. — Вы мудры и проницательны и сразу разгадали мою загадку с зеркалом…
— Не смейте хвалить мою мудрость! — воскликнула принцесса, усаживаясь на скамью.
Она подняла голову и уставилась на Тиранта, который громоздился над ней, закованный в драгоценности и вышивки, как в броню.
— Ну так я слушаю вас, — холодно проговорила она. — Что же вы теперь молчите? Так поступают все простаки, которые полагают, будто для объяснений довольно лишь сопеть да переминаться с ноги на ногу!
— Моя госпожа, — произнес Тирант, — теперь я понял, что своим признанием нанес вашей чести большой урон. Ибо вы — дочь византийского императора и принцесса, я же — всего лишь наследник Тирантской марки, потомок славного Роланда, о котором здесь и не слыхивали, да еще севастократор, облеченный доверием вашего отца, и кавалер ордена Подвязки, учрежденного при моем участии, — о чем я тоже не стану рассказывать, боясь вам наскучить… И дабы не оскорблять более ни вашего слуха, ни зрения, ни обоняния, я ухожу с полным осознанием своего ничтожества.
— Вот и хорошо, — бессердечно сказала принцесса, которую рассердило перечисление титулов и заслуг Тиранта.
— У меня к вам осталась последняя просьба.
— Если она и впрямь последняя, то я ее выполню, — обещала Кармезина.
— Велите каменщикам написать на моей могиле: «Здесь лежит Тирант, убитый любовью».
И с этими словами он выбежал из покоев Кармезины.
Она пожала плечами и приказала позвать музыкантов, чтобы те услаждали ее слух веселыми песнями. Музыканты явились и начали исполнять различные мелодии, одну за другой. От всей этой музыки у Кармезины из глаз покатились слезы. И каждая новая песня исторгала из глубин ее естества все новые и новые слезы, и в зависимости от мелодии слезы эти были разными по размеру и на вкус.
Наконец она не выдержала и подозвала к себе девицу Эстефанию.
— Я больше не могу этого выносить, — прошептала ей Кармезина. — Неужели он действительно решил уйти из жизни?
— Такое вполне возможно, — не стала отрицать Эстефания. — И в книгах нередко описываются похожие случаи.
— Этого нельзя допустить! — воскликнула Кармезина. — Тотчас же идите к нему в покои и посмотрите, что он там делает, а после доложите мне.
Эстефания поклонилась и удалилась, шагая степенно, чтобы внимательно наблюдавшая за девицами Заскучавшая Вдова ничего не заподозрила.
