Элизабет Чедвик - Когда струится бархат
Ренард чмокнул мать в щеку и насмешливо взглянул в сторону сводной сестры.
— Может быть, ты хочешь отправить меня вниз с сообщением, что слишком занята шитьем?
При мысли о том, что Ренард может и впрямь брякнуть такое, Хельвен охватил настоящий испуг. Она отложила булавки в сторону, подавляя желание воткнуть несколько штучек в брата, а не в его новую тунику.
— Нет, Ренард, зачем же лгать, к тому же я буду рада его увидеть. Одно недоразумение не сделает нас пожизненными врагами. — Хельвен насмешливо взглянула на брата. — А что ты вообразил себе, что такого произошло между нами в солярии? Впрочем, зная, чем у тебя вечно голова занята, даже не буду спрашивать. Смотри, щенок тебя обмочил.
— Что? — Ренард осмотрел себя, выругавшись, опустил щенка на пол и принялся стягивать с себя тунику, не обращая внимания на строгие упреки матери за сквернословие. Между тем Хельвен ушла.
Как глупо быть такой боязливой, думала Хельвен, спускаясь по винтовой лестнице, ведущей из башни в зал. Глупо так нервничать.
— Это мой брат, — твердила она себе, искренне желая, чтобы это было правдой. Однако утверждение из далекого прошлого рассеялось без следа, уступив место образу мускулистого поджарого обнаженного воина в ванне. — Нет, вовсе не глупо, — поправила себя Хельвен, — нельзя не бояться опасности и не беспокоиться, когда приходится сталкиваться с ней лицом к лицу.
Адам был во дворе, занятый беседой с Эдриком. Он сбросил с плеч меховую накидку, и холодный солнечный свет играл разноцветными бликами на кольчуге и затейливой резьбе пряжки пояса для меча. Конюх держал под уздцы двух коней — Чародея и Весельчака. Поводья Лайярда держал сам Адам и, разговаривая со слугой, свободной рукой поглаживал гнедую шею коня.
Хельвен глубоко вздохнула и, собрав все мужество, шагнула навстречу.
— Адам, ты хотел меня видеть?
Он повернулся. На его лице появилась вымученная улыбка. Рука, гладившая коня, скользнула вниз.
— Да, хотел.
— Может быть, пройдем в зал?
Адам помедлил. Было видно, как нерешительность борется с вежливостью. В глазах застыло настороженное выражение, а на лице — бесстрастная маска, лишенная каких-либо эмоций. Ральф тоже всегда скрывал чувства под маской, но на его лице все привыкли видеть постоянное выражение балагура и весельчака.
Адам передал Эдрику уздечку, учтиво наклонил голову и последовал за женщиной. К Хельвен приблизилась служанка, обратившись с вопросом по поводу разделки свиней. Адам остановился, оглядываясь по сторонам. Неподалеку сержант муштровал солдат. Под громкие команды солдаты то опускали копья, задевая наконечниками гравий, то со стуком вздымали их вверх, мгновенно формируя густой частокол. Служанка побежала выполнять указание. Возле главного входа два маленьких мальчика играли в шарики. Один из ребятишек поднял голову и сияющими голубовато-зелеными глазами взглянул на сестру и гостя.
— Вы почему не на уроке? — требовательно спросила Хельвен. — Где брат Альред?
— Поехал в город с папой. — Уильям скорчил кислую мину. — Мы будем заниматься уроками после обеда. — Мальчик снова перевел глаза на Адама и остановил завистливый взгляд на украшенных позолотой ножнах и рукоятке меча, совершенно лишенной каких-либо украшений.
Хельвен посмотрела на Адама.
— Уильяма не было здесь, когда ты приезжал в прошлый раз, — заметила она и обратилась к ребенку. — Уильям, это Адам де Лейси, мой приемный брат. Наверно, ты его не помнишь.
Адам присел на корточки и взял в руки один из круглых гладких камней. Он оставался невозмутимым, хотя прекрасно понял, что слова Хельвен прозвучали не случайно.
— Можно посмотреть твой меч? — смело спросил Уильям, глядя на рыцаря умоляющими глазами. Спохватившись, он добавил: — Пожалуйста.
— Уильям, нельзя быть таким…
— Ничего страшного, — перебил Адам, старясь скрыть владевшее им напряжение. — Я вел себя так же в его возрасте, стоило только увидеть меч твоего отца — или просто любой меч, который попадался на глаза и был интересен, как настоящий, в отличие от моего игрушечного из китовой кости.
Уильям почтительно слушал. Маленький кулачок обхватил обтянутую кожей рукоятку и немного вытащил лезвие. На свету металл сверкнул синеватым отливом. На лезвии виднелись буквы, выполненные инкрустацией из латуни, повторенные несколько раз, образуя узор: О Sancta[2]. Головка рукоятки представляла собой неправильной формы полукруг из отполированной буковой древесины.
— Папа сказал, что на следующий год у меня будет свой настоящий меч! — с жаром заявил мальчик.
— С хорошенько затупленным лезвием, — добавила Хельвен. — Ты и своим деревянным уже столько всего переколотил!
Адам усмехнулся.
— Могу представить! — Сочувственно подмигнув мальчику, он мягко забрал у него оружие и вставил в ножны, взъерошил и без того лохматую черную шевелюру и вместе с Хельвен вошел в замок.
Хельвен послала служанку за подогретым вином и предложила гостю кресло на возвышении возле жаровни. Адам расстегнул накидку, сбросил на подмост, потом снял ножны и положил их сверху.
— Может быть, хочешь снять доспехи? — Хельвен знаком указала на кольчугу, видя, что Адам уселся, вытянув ноги к теплу.
Он покачал головой.
— Нет, спасибо, я заехал ненадолго. Я не отниму у тебя много времени.
Хельвен прикусила губу и опустила взгляд, ей очень хотелось извиниться по поводу неприятного завершения их последней встречи. Но мешало сомнение — пойдет ли примирение на пользу. Ее до сих нор охватывал испуг от внезапно острого физического влечения. Когда-то Хельвен хорошо знала, каким бывает испепеляющий пламень страсти, но не могла забыть и то, как этот пламень угасает. А после только и остается, что сидеть над холодеющими угольками.
Служанка принесла вино и поднос с кусками пирога с яблоками и корицей и вышла из зала. В противоположном конце зала солдаты Адама уселись около других подмостей и принялись уплетать ржаной хлеб, поданный огромными караваями, и соленый творожный сыр на большом блюде, запивая сидром из кувшина. Глядя в их сторону, Адам сказал:
— Я возвратил тебе жеребцов Ральфа, чтобы ты решила, хочешь ли продать их в Виндзоре.
Хельвен налила вина для себя и Адама, избегая смотреть ему в глаза, он тоже старался не встречаться с ней взглядом.
— Ну и сколько они стоят? Ты успел выяснить их ценность? — Она говорила торопливо, чувствуя, что волнуется все сильнее.
— Гнедой почти полностью обучен и достаточно породистый, он может принести тебе от семидесяти до восьмидесяти марок, — бодрым, словно у профессионального торговца, но холодным тоном сообщил Адам. — Пегий не дотягивает до этого уровня, однако на нем то же самое клеймо, и это позволит выручить за него по крайней мере пятьдесят марок. Если бы я продолжил заниматься с ним всю зиму, он смог бы, пожалуй, добраться до уровня в шестьдесят марок.
