Кэтрин Коултер - Песня огня
Несколько минут спустя Грэлэм услышал с возвышавшегося над ним утеса крик и, обернувшись, увидел Гая, махавшего ему рукой. Он попытался ответить жестом, но на спину его обрушилась гигантская волна и бросила в воду лицом вниз. Когда рыцарь, отчаянно барахтаясь, выбрался из моря, лицо его жгло от прикосновения к грубой поверхности скал и песку. Грэлэм вышел на мелководье, потом на отмель, отряхиваясь, как огромная беспородная собака.
— Милорд! Оденьтесь, пока ваша молодая жена не увидела вас в чем мать родила! — Гаи, посмеиваясь, глядел на него.
Де Моретон тихонько выругался. Девушка явилась на два дня раньше срока, и теперь рыцарь не сомневался, что счастливые дни его покоя миновали. Он торопливо оделся и зашагал вверх по крутой тропинке, извивавшейся по утесу.
— Милорд, — продолжая веселиться, произнес Гай, и его красивый рот расплылся в широкой улыбке. — Боюсь, что леди Джоанна увидит нас рядом и пошлет вас ко всем чертям. — Гай, охорашиваясь, похлопывал себя по золотистым волосам, и его звонкий смех перекрывал хриплые крики морских птиц.
Грэлэм, не отвечая на насмешку, спросил:
— У нас все готово к приему?
— Хотите узнать, проглотила ли Бланш горькую пилюлю и сумела ли заставить себя приветливо улыбнуться?
— Если бы у тебя было что ей предложить, не в меру веселый самовлюбленный шут, ты мог бы избавить меня от этой дамы!
— Но ведь Бланш метит не в мою постель, милорд! — Внезапно Гай выпрямился, и на лбу его появились легкие морщинки — знак беспокойства. — Было ошибкой позволить ей послать за сыном!
Грэлэм почувствовал, как в нем нарастает раздражение.
— Ради Бога, Гай, оставь это. Бланш миловидна, застенчива и скромна, как раз такая, какой и полагается быть леди. Если я женюсь на леди Джоанне, то найду мужа и для Бланш. Раз у нее есть сын, значит, она может рожать детей.
Многие служанки обрадуются этому, подумал Гай. Бланш не проявляла к ним снисхождения, особенно теперь, пока свежо было ее разочарование. Он почувствовал даже некоторую жалость к этой миловидной женщине, и еще в нем возникло чувство, которое ему очень не хотелось анализировать. Гай пожал плечами. В конце концов его это не касалось.
— Милорд, не расточайте свой гнев на меня. — Помолчав с минуту, он добавил: — Есть еще один повод для беспокойства.
— Полагаю, я должен спросить, какой именно, а иначе ты затравишь меня своими неуместными шутками.
Гай одарил его солнечной улыбкой. В их отношениях было некое подобие снисходительности старшего брата к младшему, и это вовсе не походило на отношения сеньора и его вассала.
— Почему вы согласились на этот союз, раз вам так не хочется жениться на ней?
Грэлэм уже много раз за последние недели сам задавал себе такой вопрос.
— У мужчины должны быть сыновья, — сказал он наконец. — А теперь пойдем познакомимся с будущей матерью моих детей.
Кассия, подставляя лицо яркому солнцу, медленно шла по яблоневому саду. Она вдыхала сладкий запах камелий, гортензий и рододендронов, посаженных ею самой, слушала успокоительное гудение пчел в ульях за фруктовым садом и, обхватив руками тело, чувствуя, как солнце прогревает его до костей, испытывала безумную радость ощущать себя живой.
Любимое платье желтого шелка все еще висело на ней, как на вешалке, но это ее не волновало. Девушка нежно улыбнулась при мысли об отце, который постоянно наблюдал за ней, не позволяя делать ничего — только есть и отдыхать.
Она подняла глаза на свою старую Итту, которая теперь приближалась, с озабоченным видом неся свое объемистое тело, а также миску чего-то питательного и невкусного.
— Ты должна поправляться, госпожа, — сказала Итта безо всякого вступления. — Ну-ка выпей это.
— Еще один из твоих противных отваров, — посетовала Кассия, но послушно выпила крепкий говяжий бульон. — Мне надо подстричь мои фиговые деревья, — заметила она задумчиво, передавая миску Итте.
— Фиговые деревья! — воскликнула Итта, сопровождая свои слова укоризненным вздохом.
Кассия вопросительно склонила голову набок:
— Сейчас я вполне хорошо себя чувствую, чтобы делать то, что мне нравится. Ну же, Итта, ты ведь любишь мои восхитительные винные ягоды.
— Да, малютка. Но сейчас у меня на уме не винные ягоды.
— А что же, у тебя на уме? — поинтересовалась Кассия.
— Твой отец. Недавно прибыл еще один посланец с вестями.
— Еще один посланец? А я и не знала, что был первый, уж не говоря о втором.
— Да, — сказала Итта. — И вид у твоего отца вовсе не счастливый.
— Тогда я пойду к нему и узнаю, в чем дело.
— Нет, ты должна отдыхать!
— Итта, и ты, и отец обращаетесь со мной, будто я крошечный, покрытый пушком цыпленок без собственного ума. Я теперь чувствую себя много крепче, и, если я буду съедать все то, что ты запихиваешь мне в рот, то скоро стану жирной, как моя любимая гусыня.
— Вот и отлично, — ответствовала Итта, следуя к дому за своей хозяйкой.
Де Лорис уже отпустил гонца и сидел, глядя невидящими глазами прямо перед собой. Он не сознавал своего состояния до тех пор, пока пальчики дочери легко не опустились на его плечо.
— Отец, — нежно сказала Кассия, — что тебя беспокоит?
Морис сумел стереть беспокойство со своего лица и, улыбнувшись, притянул дочь к себе на колени. Кассия все еще была такой исхудавшей и весила не более ребенка. Но ее живые золотисто-карие глаза снова светились ярко, они искрились, что свидетельствовало о здоровье, а уже слегка отросшие прекрасные волосы покрывали голову шапочкой, обрамляя нежными и своенравными кудряшками лицо. Пожилой рыцарь думал о полученном известии и крепко прижимал дочь к себе. Время истекло.
Морис почувствовал маленькие крепкие груди дочери, и это снова напомнило ему, что она уже не ребенок, не маленькая девочка. Она стала женщиной и женой. Он глубоко вздохнул и отстранился, чтобы видеть ее лицо.
— Ты хорошо себя чувствуешь, дорогая? — спросил он, стараясь оттянуть злополучную минуту.
— Вполне, отец. Много лучше, как мне кажется, чем ты. А теперь, что за весть принес гонец? Итта проговорилась, что это уже второй вестник. Это касается Жоффрея? — По глазам отца Кассия увидела, что он пытается придумать какую-нибудь благую ложь, и торопливо добавила: — Отец, смерть мне больше не грозит. Ты должен сказать, что тебя тревожит. Пожалуйста! Я чувствую себя бесполезной, когда ты обращаешься со мной как с несмышленышем, которого следует от всего защищать.
Он знал, что помочь ей было ничем нельзя. Никто не мог этого сделать. Медленно, стараясь не встретиться с дочерью взглядом, Морис произнес:
— Помнишь, ты мне говорила, что тебе пригрезился голос мужчины? Незнакомого человека?
