Карен Хокинс - Клятве вопреки
— Порох, кэп. — Покрытые копотью светлые брови Макдугала сошлись вместе. — Два бочонка были спрятаны за главной рубкой. Это удивительно, что никто из команды не пострадал.
— У нас устроили диверсию. Только этого не хватало.
— Да, кэп. Вы же знаете, что я никогда не позволял хранить порох на палубе, тем более, когда мы стоим у причала.
— Уверен, Макдугал, вы сделали все, что можно. — Уильям оглядел команду. — Все в наличии?
— Да. Все до одного.
— Ранения?
— Кое-какие ушибы, но не такие страшные, чтобы добрая пинта не излечила их. Только Джейми Мактош сломал лодыжку, прыгнув в сторону от горящей бочки, когда взорвались бочонки с порохом. Просто чудо, что больше никто даже не ранен.
— Один и то слишком много, — хмуро отозвался Уильям. — Проклятие, хотел бы я знать, зачем кто-то устроил этот пожар. Чего он хотел?
Макдугал кивком указал на моряков, собравшихся у главной мачты.
— Я попросил опустить бизань-мачту, чтобы она не упала, пока мы работаем на палубе. Она сильно подгорела и в любую минуту может рухнуть.
Вокруг них царило настоящее безумие. Сброшенные в океан горящие паруса шипели, покачиваясь на волнах, весь корабль был пропитан водой, дерево сделалось мокрым и скользким; часть палубы отсутствовала, и сломанные шпангоуты тлели на месте, а над всем этим, как мрачное предупреждение, возвышалась почерневшая главная мачта.
Несмотря на серьезность ситуации, пожар постепенно удавалось брать под контроль. Раздался общий предостерегающий крик, и сопровождаемая громким треском и дождем огня и искр поврежденная бизань-мачта упала в океан, где огонь мгновенно сменился шипящим дымом и паром.
Столько повреждений, и все от небольшого пожара и нескольких бочонков пороха. Зачем кому-то это понадобилось? Что это за тайный враг?
Уильям нахмурился. Что бы ни побудило к этому поджигателя, у него или у нее были крайне серьезные намерения. Он внимательно оглядел палубу, отмечая те места, где еще мог быть спрятан порох. Таких мест было несколько — слишком много, чтобы без риска осмотреть их за короткое время, и Уильям принял мгновенное решение.
— Макдугал, уведите людей с корабля.
— Но, кэп, пожар может начаться снова и…
— Опасность слишком велика. Если обнаружен один тайник с порохом, может быть и другой. Кто-то хочет уничтожить «Ведьму». Возможно, они уже добились своего, возможно — нет. Я не могу рисковать людьми.
— Могу я организовать команду, чтобы найти и…
— Нет. Я сам это сделаю. Просто отведите людей на безопасное расстояние.
— Но, кэп…
— Поторопитесь, черт побери!
Не слишком обрадованный, Макдугал неохотно повернулся и принялся громогласно отдавать распоряжения. Испуганно переглядываясь, люди, оставляя топоры и ведра, один за другим спускались по сходням.
— Все, кэп, — доложил Макдугал, присоединившись к Уильяму, который уже осматривал корабль. — Откуда мы начнем?
— Мы не начнем ниоткуда. Вы сойдете на берег, чтобы руководить командой.
— Но, кэп…
— Идите.
Макдугал недовольно поморщился, но подчинился и, уходя, оглядывался назад.
Уильям остался один на тлеющей палубе. Закашлявшись от едкого запаха дыма и горящей смолы, он достал из кармана носовой платок, намочил его в оставленном ведре с водой и, закрыв им рот и нос, продолжал поиски.
Он не знал почему, но был уверен, что что-то найдет.
Что именно? А черт его знает, нечто очень важное.
Маркейл бежала по скользкому деревянному причалу в одних чулках, но ее ноги скрывали темнота и длинные юбки. Остановившись на краю пирса, она смотрела на горящий корабль, а горячий ветер, поднимавшийся от его останков, трепал ей волосы и одежду всех людей, заполнивших набережную.
Над кораблем, словно над камином, клубился дым; парусов на нем уже не было, а горящие канаты раскачивались на горячем ветру, как длинные фитили; все еще охваченная огнем мачта с грохотом упала в океан на разорванные и прожженные паруса.
Над суматохой, созданной зеваками, вместе с треском и ревом огня разносились громкие приказы. Маркейл заткнула уши: неудивительно, что никто не слышал, как она барабанила в стенку экипажа.
В конце концов, Маркейл решила полагаться только на себя и освободилась самостоятельно. Избитыми до синяков руками ей удалось зажечь одну из ламп в экипаже и обследовать свою темницу. Она осмотрела места для сиденья (закреплены крепко), заднюю стенку (обшита прочными панелями), пол (железный, устлан толстыми дубовыми досками без малейшего просвета).
Она должна была найти способ выбраться, ей невыносимо было думать о том, что могло ожидать Уильяма в том аду на корабле.
А потом ей на глаза попались петли на дверце, и она, не теряя ни секунды, опустилась на колени, чтобы осмотреть их. Петли оказались очень крепкими: металлические пластины соединялись стальным стержнем, вставленным в металлические трубки.
Маркейл попыталась вытащить стержень руками, но он не сдвинулся с места. Ей нужен какой-нибудь инструмент, чтобы выбить его. Почти чувствуя вкус свободы, она откинула подушки сиденья и открыла ящики под ними: дорожные одеяла, маленькие подушки, грелка для ног… Никаких инструментов, ни единого.
Она разочарованно присела на пятки, а затем ее внимание снова привлекла грелка для ног с толстой ручкой, и она воспользовалась ею.
Спустя десять минут ее отчаянных усилий тяжелый стальной стержень выпал на пол. Маркейл прислонилась к ящику под сиденьем, поставила ноги в чулках на дверцу и с силой ударила по ней.
Дверца мгновенно открылась, криво повиснув, и Маркейл выпрыгнула наружу.
Теперь она свободна и… От того, что она увидела, Маркейл пришла в ужас. Там, на причале, было настоящее столпотворение: люди торопливо сновали взад-вперед с ведрами или просто бродили туда-сюда в поисках наилучшего места для наблюдения, а другие тупо взирали на горящий корабль, словно не могли поверить в реальность ужасного зрелища.
Маркейл проследила за взглядом молодой девушки, которая, вцепившись в руку матери, смотрела на охваченную огнем мачту и разрушенную палубу. Уильям любил этот корабль. Он, наверное, убит горем. Маркейл в тревоге осмотрела причал, но Уильяма не нашла. Он должен быть где-то здесь. Она торопливо пошла вперед, внимательно глядя по сторонам и стараясь осмыслить разворачивающуюся перед ней картину.
Маркейл не могла отделаться от чувства, что все происходящее каким-то непостижимым образом связано с ней. Не давала покоя мысль, что шкатулка из оникса представляла собой гораздо большую ценность, чем Маркейл полагала, и не только для Уильяма.
