Наталья Павлищева - Трон любви
Ибрагим задумался, потом хмыкнул: нет, человек смог, он построил корабли, чтобы пересекать моря, посадил тысячи деревьев и кустов, чтобы остановить пески.
Посланник Гритти предлагал именно то, что так интересовало Ибрагима, – участие в торговле. В ответ ожидали помощи в поддержании приоритета венецианских купцов, который и без того имелся, и… гарантий, что следующий поход султана Сулеймана не будет направлен против Венеции.
У Ибрагима от мгновенного понимания ситуации даже дыхание перехватило. Нет, дело не в доходах от каждого из многочисленных венецианских кораблей, не в будущих богатых подарках (можно не сомневаться, что они посыплются как из рога изобилия, Синьора Венеция богата, очень богата), а именно в последнем пожелании. Его, вчерашнего раба, венецианцы просили о содействии, признавали самым влиятельным человеком в Османской империи! Его, а не заносчивых пашей, кичившихся своей родословной. Признавали способным влиять на султана, на политику, в какой-то степени руководить этой политикой.
Ибрагим всегда давал советы Сулейману, был всего на год старше, но словно на сто лет опытней, лучше знал жизнь и быстрей все схватывал, а еще у него, как ни парадоксально, было больше возможностей. Раб мог узнать то, чего не знал Повелитель, Сулейман стал султаном, но положение не изменилось, очень много информации он по-прежнему получал от Ибрагима. А это и есть настоящая власть – определять, что должен, а чего не должен знать тот, кто принимает решения, потому что именно от осведомленности зависят сами решения. Возможность направлять мысли султана в нужное русло и значило управлять самим султаном.
Ибрагим даже глаза прикрыл, словно устало, но в действительности, чтобы не выдать блеск глаз. Кивнул:
– Я подумаю над словами синьора Гритти, вернусь в Стамбул, поговорим подробно. Развитие торговли всегда шло на пользу Османам.
И ни слова о будущем походе и ненападении на Венецию Посланник не стал настаивать, он прекрасно понимал, что визирь не может вот так просто обещать открытое содействие. Во-первых, чтобы не снизить себе цену, во-вторых, потому что опасается подвоха, в-третьих, потому что пока не столь силен. Но немедленного ответа и не требовалось, дело сделано, семена брошены в почву, нужно время и условия, чтобы они дали хорошие всходы. Время потекло, теперь придется создавать султанскому любимцу условия…
Ничего, Синьора Венеция богата, очень богата… Даже если один визирь будет стоить ей дороже десятка дожей, прибыль окупит эти расходы, а потери из-за противодействия такого, как Ибрагим, могут обойтись дороже. Венецианский дож Андреа Гритти слишком хорошо знал османов, чтобы мелочиться.
Уходя, посланник Луиджи Гритти оставил Ибрагиму два прекрасных туалетных набора для женщин с зеркалами, изящными флаконами духов, баночками разных притираний, костяными гребнями и прочей прелестью. Все богато украшено драгоценными камнями, инкрустировано слоновой костью…
Но почему два одинаковых?
Молодой человек скромно потупился:
– Для прекрасной Хатидже Султан и еще кого-нибудь…
И снова Ибрагиму пришлось прикрыть глаза, чтобы посланник не заметил довольного блеска.
– Благодарю синьора Гритти.
У Ибрагима было кому дарить второй набор. Его никто не спрашивал, любит ли Хатидже, когда предлагали сватать. Может, сама Хатидже и была влюблена в Ибрагима, а вот он? Сулейман об этом не задумывался: как может не полюбить сестру султана бывший раб?
А ведь после женитьбы на Хатидже Ибрагим вынужден избавиться от гарема, в том числе и от одной жены, которую по-своему любил, – дочери Скендера-челеби. Он постарался пристроить бывшую супругу получше, не забывал о ее нуждах, не слишком скучал, но, будучи мужем Хатидже Султан, жил словно в золотой клетке. Ибрагиму удалось притушить страсть к Роксолане, уже даже не жалел, что не оставил ее себе, потому что понимал – женившись на Хатидже, пришлось бы избавиться и от Роксоланы, а это было бы куда тяжелей, чем от дочери Скендера-челеби.
Но Ибрагим сильный, горячий мужчина, невольно вынужден воздерживаться, пока супруга беременна, ему тяжело, потому необходимость отправиться в Египет воспринял с радостью не только как возможность услужить султану и обогатиться, не только как шанс показать свою силу и способности не под рукой Повелителя, а по собственному разумению, но еще и из-за возможности хотя бы на время взять себе наложницу.
Нашел красавицу, куда там Хатидже и Роксолане, настоящую, и в любви опытную, такую, от которой потерял голову. Берег от чужих глаз, назвав Мухсине, чтобы откликалась так только на его зов, не желал знать ее собственное имя, чтобы даже во сне случайно не произнести. Имя не турецкое – арабское, означающее «благодатная». Вот Благодатной и будет второй набор.
Ибрагиму уже время возвращаться в Стамбул, все, что требовалось, сделал, жестоко расправившись с мятежниками, собрав недобранные налоги, наведя относительный порядок, но сердце держало в Каире, сердце, привязанное к Мухсине, не желало отпускать из сладкого плена любви в золотую клетку власти, и Ибрагим никак не мог сделать этот решительный шаг – порвать узы любви.
На помощь снова пришел Луиджи Гритти. Тот же молодой человек сообщил Ибрагиму, что у синьора Луиджи есть неплохой дом, где было бы удобно принимать гостей или гостью, если возникнет такая необходимость. Правда, дом далековато от Стамбула, ближе к охотничьим угодьям, но ведь есть гости, которые как раз это и любят. К тому же их удобно навещать, отправившись на охоту самому. Или по делам, потому что дом удобно расположен…
Сначала Ибрагим испытал ужас, такое предложение означало, что Гритти в курсе всех его дел, в том числе тайных! Попасть в такую зависимость смертельно опасно. Но отказаться от дома значило отказаться и от всего остального, а этого Ибрагим допустить не мог.
Это ничего не значило, он мог просто отказаться от своей Мухсине, но Ибрагим убедил сам себя и согласился:
– У меня есть дальняя родственница, которую я не хотел бы показывать в Стамбуле, и без того твердят, что я привлекаю родственников. Думаю, она может пожить в доме, который предлагает синьор Гритти.
– Синьор Луиджи с удовольствием предоставит вашей родственнице этот дом и даже подарит, если он понравится.
– Этого не нужно! Она ненадолго.
– Как пожелаете, синьор Ибрагим.
Синьор Ибрагим… звучало смешно. Синьор согласился.
Глаза Мухсине не давали Ибрагиму покоя ни днем ни ночью. В Египте женщины не так закутаны в ткани, не скрывали часто не только очертаний тела, но и некоторых подробностей фигуры.
