Кровь Кенигсмарков. Книги 1-2 - Жюльетта Бенцони
Но на деле не одна лишь мадам Фавар занимала его мысли. Сейчас повсюду обсуждался второй брак дофина — его жена, испанская инфанта, скончалась при родах, и ребенка спасти не удалось. Так Морицу пришла в голову идея выдать за дофина свою племянницу, Марию-Жозефу, тем самым сделав ее будущей королевой Франции. Ей пока было всего пятнадцать лет, но она располагала всеми необходимыми для такого замужества качествами. Да к тому же она была очень хорошенькая — светловолосая, с прекрасными голубыми глазами, еще по-детски очаровательная, невинная и нежная. Разве это — не те самые добродетели, которые могут привлечь внимание принца, который, по слухам, после смерти супруги был совсем безутешен? Ко всему прочему (и на этом Мориц сделал особый акцент в беседе с графом фон Лоосом, министром Польши и Саксонии), подобный альянс мог бы положить конец навязчивому покровительству Австрии. Было о чем подумать!
Как только об этой идее прослышали под высокими сводами Версальского дворца, враги Морица Саксонского тут же пришли в ярость... и прежде всего — Луи-Франсуа де Конти. Он уже сходил с ума от безделья и поэтому, как только услышал новость, принялся действовать. Маркиза де Помпадур, похоже, одобряла этот брак. И Конти начал уговаривать свою мать повлиять на нее — ведь маркиза была ей обязана своим представлением при дворе. И пора бы ей об этом напомнить, пока над Версалем еще не начали развеваться саксонские знамена.
— Я не вынесу, если этот выродок, из-за которого меня выгнали из армии, будет тут важно расхаживать и прикладывать руку к работе над законами под предлогом того, что он дядя будущей королевы!
— Мой дорогой сын, вы же знаете, что маркиза — всего лишь фаворитка, и не ей принимать решения, связанные с делами королевской семьи, — отвечала его мать. — Впрочем, едва ли королева пожелает присутствия внучки короля Августа II во Франции...
— Король уже давно не слушает Марию Лещинскую, а делает все, что ему посоветует эта девица! А она вам кое-что задолжала! Я жду, что мне как минимум вернут командование, чтобы я мог, наконец, обставить этого ничтожного маршалишку!
Луиза-Елизавета про себя подумала, что ни разу не видела ничтожества такой закалки, но промолчала в ответ на выходку сына. Она слишком хорошо знала, насколько он вспыльчив и жесток, даже в отношениях с ней. Она приказала запрячь лошадей и направилась к маркизе. А уже через три дня Луи-Франсуа де Конти получил звание Верховного главнокомандующего королевской армией, дающее ему полную власть над всеми войсками... и даже маршалами.
Новость произвела настоящий фурор при дворе, но это было ничто по сравнению с бурей, разразившейся в штабе армии в Тонгресе. Мориц, пребывая вне себя от ярости, какой он еще в жизни не испытывал, гремел во весь голос, сыпал проклятиями, да с такой силой, что дрожали стены города.
— Никогда! Никогда я не стану подчиняться этому самодовольному молокососу, который мнит о себе невесть что только потому, что он, видите ли, принц крови! Я сию же секунду подам королю прошение об отставке! Раз он не видит разницы между опытным военным и мальчишкой, у которого еще молоко на губах не обсохло, что ж, пусть исход войны кое-чему его научит! А я лучше отдохну в своем замке и посмотрю, как там продвигаются работы.
Когда он накричался всласть и уселся за свой рабочий стол, свалив в кучу разложенные на нем карты, чтобы привести свои угрозы в исполнение, де Вальфон тихо кашлянул и изрек:
— На вашем месте, господин маршал, я бы не стал писать этого прошения.
— А не будете ли вы так добры пояснить, почему? Я не имею привычки откладывать принятые решения на потом.
— Да, да, конечно же. Но боюсь, что на этот раз вам придется это сделать. Не собираетесь же вы поступить так же, как когда-то поступил принц де Конти — то есть дезертировать перед лицом противника?
— Что? Я? Дезертировать? Да как вы смеете, Вальфон? Вы либо с ума сошли, либо хотите нанести мне оскорбление, а если так, то...
— Ни то, ни другое. Я лишь пытаюсь высказать вам свое мнение: Карл Лотарингский только что пересек реку Маас с пятидесятитысячной армией, вскоре он станет лагерем между нами и Льежем, и...
— Да что же вы сразу об этом не сказали! С этого и надо было начинать, а не болтать тут о решениях Версаля! Где там мои карты? Я еще покажу им, на что способен!
И, изучив свои записи о расположении войск в этом регионе, он объявил:
— Мы выйдем им навстречу и дадим бой! Прямо здесь, при Рокуре, — добавил он, указывая пальцем на точку на карте. — Проследите, чтобы войска были готовы к битве, но не сообщайте им никаких подробностей.
Вечером 10 октября он послал за Шарлем Фаваром.
— Завтра я дам важное сражение, о котором все уже догадываются, но наверняка об этом не знают. Я был бы вам благодарен, если бы вы сохранили эту маленькую тайну до сегодняшнего вечера. Когда спектакль закончится, я хочу, чтобы вы объявили: «Завтра нас ждет заслуженный отдых, ведь мы победим!» Переложите на стихи мои слова, и пусть ваша жена споет это на военный манер...
Фавар, хоть и был немного ошарашен, не стал долго рассуждать и, вернувшись к себе, принялся за работу. Вечером, после представления, Жюстин, невероятно прекрасная в своем голубом платье под цвет флага[127], вышла из-за занавеса и запела:
Свой долг мы все исполним с честью,
И будет нам за это передышка,
И нас никто за это не осудит,
Ведь всем понятно — это будет
Счастья вспышка!
Чтоб подвиг наш вошел в анналы
И чтобы говорили все о нем,
Нам нужно будет постараться,
А
