Анн Голон - Анжелика
Она машинально направилась в сторону Тампля, ни о чем не думая, желая только одного: скорее вернуться в свою комнату и склониться над колыбелью Флоримона.
Сколько времени она шла так, спотыкаясь?.. Улицы были пустынны. В такую непогоду даже бродяги попрятались в свои норы. Из кабаков тоже не доносилось почти ни звука — ночь кончалась, и пьяницы, которые так и не добрались до дому, храпели под столами или изливали свою душу какой-нибудь дремлющей девице. Снег окутал город зловещей тишиной.
Только приближаясь к крепостной стене Тампля, Анжелика вспомнила, что ворота в это время должны быть на запоре. Но она услышала бой часов на башне собора Назаретской богоматери и сосчитала пять глухих ударов. Через час ворота откроют. Она перешла через подъемный мост и спряталась под сводом патерны. Лицо ее было мокрым от таявшего снега. К счастью, удобное монашеское одеяние из толстой шерсти, которое состояло из нескольких юбок, плотный чепец с широкими отворотами и накидка с капюшоном защищали ее от холода. Но ноги у нее совсем заледенели.
Ребенок под сердцем шевелился. Анжелика положила руки на живот и с неожиданной яростью стиснула его. Почему этот ребенок так упорно стремится жить, в то время как Жоффрей должен умереть?..
В этот момент зыбкая снежная завеса словно прорвалась, и какое-то чудовище, тяжело дыша, прыгнуло под своды потерны.
Когда прошел первый испуг, она узнала Сорбонну.
Положив лапы ей на плечи, собака шершавым языком лизала ее лицо.
Анжелика гладила ее, вглядываясь в темноту, где все так же продолжали свой танец густые снежные хлопья. Сорбонна — это Дегре. Сейчас появится Дегре, а с ним — надежда. Он что-нибудь придумает. Он скажет, что еще нужно сделать, чтобы спасти Жоффрея.
Она услышала шаги молодого человека на деревянном мосту. Осторожно оглядываясь, он направлялся к ней.
— Вы здесь? — шепотом спросил он.
— Да.
Дегре подошел. Она почти не видела его, но, когда он говорил, чувствовала его дыхание, и запах табака мучительно напоминал ей Жоффрея.
— Они пытались схватить меня, когда я выходил из Дворца правосудия, но Сорбонна задушила одного из них, и мне удалось удрать. Сорбонна нашла ваш след и привела меня сюда. Теперь вы должны исчезнуть. Вы меня поняли? Забудьте свое имя, прекратите все хлопоты, все дела. Иначе в одно прекрасное утро вас вытащат из Сены, как отца Кирше, и ваш сын останется круглым сиротой. Я предвидел возможность такого печального конца. У ворот Сен-Мартен меня ждет лошадь. Через несколько часов я буду уже далеко.
Анжелика вцепилась в рукав его мокрого плаща. Зубы ее стучали.
— Вы не уедете?.. Вы не бросите меня?..
Обхватив руками тонкие запястья Анжелики, Дегре оторвал от себя ее судорожно сжатые пальцы.
— Ради вас я поставил на карту все и все потерял, кроме собственной шкуры.
— Скажите… Скажите мне, что еще могу я сделать для своего мужа?
— Единственное, что вы можете сделать для него…
Дегре поколебался, но тут же торопливо продолжил:
— Пойдите к палачу и дайте ему тридцать экю, чтобы он его задушил… до костра. Ваш муж хотя бы не будет мучиться. Вот, возьмите тридцать экю.
Анжелика почувствовала, что он вложил ей в руку кошелек. Не сказав больше ни слова, Дегре ушел. Сорбонна пошла было за своим хозяином, но вернулась к Анжелике и преданно заглянула ей в лицо. Дегре свистнул. Сорбонна навострила уши и одним прыжком исчезла в ночи.
Глава 50
Мэтр Обен, палач, жил на площади Позорного столба, у рыбного рынка. Он должен был жить только там и нигде больше. С незапамятных времен эта деталь всегда оговаривалась в документах о назначении на должность парижского палача. Все лавки и ларьки на площади принадлежали ему, и он сдавал их в аренду мелким торговцам. Мало того, он еще имел право взимать в свою пользу с каждого лотка на рынке горсть свежих овощей или зерна, речную или морскую рыбину, охапку сена.
И если торговки рыбой были королевами рынка, то палач — его тайным и ненавистным властелином.
Анжелика отправилась к палачу, когда немного стемнело. Ее повел юный Кордо. Даже в такой поздний час около рынка было еще довольно людно. Пройдя Гончарную и Сырную улицы. Анжелика попала в этот своеобразный квартал, наполненный гортанными криками рыночных торговок, которые славились своими красными физиономиями и живописным языком и представляли здесь привилегированное сословие. В канавах собаки грызлись из-за отбросов. То и дело улицы перегораживали тележки с сеном и дровами. Воздух был насыщен запахом моря, который шел от прилавков рыбного рынка.
К этому резкому запаху, а также к запахам мяса и сыра примешивалась тошнотворная вонь, исходившая от груды трупов с соседнего кладбища Невинных, куда вот уже пять столетий свозили кости парижан.
Позорный столб — восьмиугольное двухэтажное сооружение с остроконечной крышей, напоминавшее башню, — возвышался посреди площади. Сквозь высокие сводчатые окна второго этажа можно было видеть большое железное колесо, которое крутилось внутри башни.
В тот вечер у позорного столба был выставлен какой-то вор. Голова и руки его были зажаты в специальных отверстиях на ободе колеса. Время от времени один из подручных палача приводил колесо в движение, и тогда посиневшее от холода лицо вора и его вздернутые руки мелькали в окнах, а сам он напоминал мрачную фигурку вроде тех, что каждые пятнадцать минут выскакивают на башенных часах. Собравшиеся у столба зеваки смеялись, глядя на искаженное болью лицо вора.
— Да это ведь Жактанс, — говорил кто-то, — самый знаменитый рыночный вор.
— Ну, теперь его все будут знать!
— Пусть только сунет нос на рынок, торговки и служанки сразу завопят: «Вор!»
— Можешь выбросить свои ножницы, дружок, больше тебе не придется срезать ими кошельки!
У позорного столба толпилось довольно много народу. Но люди собрались сюда не только поглазеть на выставленного у столба вора, они хотели сговориться с двумя подручными палача и получить жетоны, которые те продавали на первом этаже.
— Видите, сударыня, — сказал Кордо с некоторой гордостью, — все эти люди хотят посмотреть завтра на казнь. Но конечно, на всех жетонов не хватит.
С бесчувственностью, неотделимой от его профессии, что обещало сделать из него великолепного палача, он показал Анжелике сообщение, которое глашатаи утром читали в городе на всех перекрестках:
«Господин Обен, постоянный палач города Парижа и его окрестностей, сообщает, что он будет продавать по умеренной цене места на эшафот, с которого завтра можно будет видеть костер, зажженный на Гревской площади для казни колдуна. Жетоны можно приобрести у господ подручных мэтра Обена, у позорного столба. Места будут обозначены геральдической лилией, а на жетонах будет изображен крест святого Андрея».
