Пьер Лоти - Исландский рыбак
Раздался свисток паровоза. Испугавшись, что не успеет сесть, она выхватила у него из рук дорожный короб и тут же бросила вещи на землю, чтобы в последний раз обнять внука.
Многие на вокзале обращали на них внимание, и ни у кого не было на лице улыбки. Подгоняемая железнодорожными служащими, обессиленная, растерянная, она бросилась в первое попавшееся купе, и тотчас двери закрылись. Он тем временем по-матросски легко и стремительно обежал кругом и остановился у заграждения снаружи, чтобы увидеть, как она проедет мимо.
Долгий свисток паровоза, стук колес — бабушка Ивонна уехала. Стоя за заграждением, он с юношеской грацией махал ей беретом с развевающимися лентами, а она, высунувшись из окна вагона третьего класса, махала ему платком. И пока вдалеке можно было различить сине-черную форму внука, она не отрывала от нее глаз и все твердила и твердила «до свидания» — такое же неопределенное, как и все слова прощания, которыми обычно провожают моряков.
Смотри на него, бедная старушка, смотри хорошенько на своего Сильвестра, до последней минуты не своди глаз от его удаляющейся фигуры, что вот-вот исчезнет навсегда…
Когда Сильвестр исчез из виду, она упала на сиденье, не заботясь о том, что может измять чепец, и, объятая смертельной тоской, зарыдала…
Он медленно возвращался в казарму, с поникшей головой, по щекам катились крупные слезы. Наступила осенняя ночь, всюду горели газовые фонари, матросские гулянья начались. Ни на что не обращая внимания, он пересек город, затем прошел по мосту Рекувранс.
«Слушай-ка, красавчик, иди к нам!» — раздавались хриплые голоса женщин, прогуливавшихся по тротуарам.
Вернувшись в казарму, он лег на подвесную койку и тихо проплакал до утра, временами забываясь неглубоким сном.
…И вот он в открытом море, корабль мчится по неведомым просторам, гораздо более синим, чем у берегов Исландии.
Капитан судна, идущего далеко в Азию, получил приказ торопиться, сокращать количество стоянок.
Сильвестр понимал, что находится уже очень далеко от дома, поскольку корабль шел и шел вперед с одной и той же скоростью, почти не зависящей от ветра и состояния моря. Будучи марсовым,[22] он буквально жил на мачте, сидел на ней, точно птица, — так ему удавалось избегать толкотни, царившей внизу, на палубе, заполненной солдатами.
Судно дважды останавливалось у берегов Туниса, чтобы еще взять на борт зуавов[23] и мулов. Далеко-далеко он видел белокаменные города среди песков и гор и из любопытства даже спустился с марса,[24] чтобы разглядеть приплывших в лодках темнокожих людей в белом, которые предлагали морякам купить фрукты. Кто-то сказал, что это бедуины.[25]
Беспрестанный палящий зной, несмотря на осень, вызывал у него чувство потерянности.
В один из дней судно вошло в Порт-Саид. Расцвеченный флагами всех европейских государств, город походил на праздничный Вавилон, окруженный сверкающими, точно море, песками. Судно бросило якорь прямо у пристаней, почти посреди длинных улиц с заостренными деревянными домами. Ни разу еще с момента отплытия он не видел столь близко и отчетливо такое обилие кораблей; эта сутолока развлекала его.
Под неумолчные свистки и гудки все эти суда устремлялись в длинный канал, узкий, точно канава, тянувшийся серебристой нитью среди нескончаемых песков. С высоты мачты он видел, как они шли вереницей и дальше терялись в песчаных равнинах.
По пристаням сновали люди в самых разнообразных одеждах, преимущественно мужчины, озабоченные, кричащие. А по вечерам к дьявольским свисткам и гудкам примешивались невнятные звуки оркестров, исполняющих бравурную[26] музыку, словно для того, чтобы как-то скрасить смертную тоску всех этих изгнанников.
Утром следующего дня, с восходом солнца, корабль Сильвестра тоже вошел в узкий канал среди песков, за ним тянулась целая цепочка кораблей. Эта прогулка в пустыне длилась два дня, по прошествии которых другое море открылось перед ними.
Корабль по-прежнему шел на полной скорости. На поверхности этих более теплых вод виднелись красные разводы, а взбитая пена за кормой иногда была цвета крови. Сильвестр почти все время находился на мачте, тихонько напевая самому себе «Жан-Франсуа из Нанта» и вспоминая Янна, Исландию, славное ушедшее время.
Иногда в дальней дали, полной миражей, возникала какая-то причудливая гора. Те, кто вели корабль, без сомнения, знали, несмотря на удаленность и неясность очертаний, эти возвышающиеся участки суши — вечные ориентиры на больших морских путях. Но если ты марсовой, тебя везут, словно вещь, и тебе ничего не ведомо на этом бесконечном пространстве.
Глядя с высоты на бурлящую струю за кормой и считая, сколько времени уже корабль идет на такой скорости, не замедляя хода ни днем ни ночью, он мог лишь догадываться, как пугающе далеко теперь его дом.
Внизу, на палубе, множество тяжело дышащих мужчин ютились под навесами. Вода, воздух, солнечный свет обрели теперь какое-то мрачное, изнуряющее великолепие, и вечный праздник природы превратился как бы в насмешку над этими существами, над этими организованными и все же эфемерными жизнями.
…Однажды, наверху, Сильвестр стал свидетелем удивительного случая: огромная стая незнакомых ему птичек бросилась на корабль, точно вихрь черной пыли. Вконец выбившиеся из сил, эти крошки давались в руки, сидели на плечах у матросов.
Но вскоре самые изможденные стали умирать — умирать тысячами — на реях и в портах,[27] под страшным солнцем Красного моря.
Они перелетели через громадные пустыни, гонимые ураганным ветром. Из страха упасть в эту бесконечную синеву, в последнем рывке, уже обессиленные, странные пернатые бросились на идущий корабль. Там, в какой-нибудь далекой области Ливии,[28] их расплодилось видимо-невидимо, и тогда слепая бездушная мать-природа исправила свою же ошибку, исправила с той же бесстрастностью, как если бы речь шла о поколении людей.
И все же они умерли — палуба была устлана маленькими тельцами. Эти черные лохмотья с намокшими перьями еще вчера воплощали жизнь, песни, любовь, а сегодня Сильвестр и другие матросы жалостливо расправляли на ладонях тонкие синеватые крылья несчастных, а потом метлой отправляли их в великое небытие моря.
Затем прилетела саранча, и корабль тоже был усеян ею.
Люди плыли еще много дней в неизменной синеве, в которой уже не было видно ничего живого, если не считать рыб, порой выпрыгивавших из воды…
…Проливной дождь, тяжелое темное небо — берега Индии. Сильвестр только что ступил на эту землю: ему выпал случай войти в команду шлюпки.
