Анита Берг - Любовь — прекрасная незнакомка
Еще до обеда Энн успела выбрать новые обои, занавеси и драпировки. За два часа она покончила со всеми делами, а ведь прежде целыми днями колебалась и сомневалась. Теперь ей приходится считаться только с собственными вкусами и желаниями, констатировала Энн. И она способна быстро принимать решения.
Энн сидела перед зеркалом с розоватым стеклом в парикмахерском салоне, куда ее записала Лидия. Молодой, бесполый на вид парикмахер-стилист держал в руках прядь ее волос и, втянув щеки, тихо, неодобрительно хмыкал.
— Ваши волосы находятся в состоянии, достойном сожаления! — изрек он наконец.
— Мне очень жаль! — извиняющимся тоном произнесла Энн.
— Цвет тоже никуда не годится — слишком тусклый. И… О Боже! — воскликнул он, присматриваясь. Сердце у Энн так и забилось: что он мог увидеть у нее в волосах?! — Да вы седеете! — продолжал он чуть слышно, словно обнаружил у нее какое-то неприличное заболевание, о котором остальные клиенты не должны были подозревать.
— Да, это так! — Энн сжалась и попыталась соскользнуть ниже в своем кресле.
— И вы ничего не предприняли?
Он был явно шокирован.
— По правде сказать, нет!
Совершенно уничтоженная, Энн горько раскаялась, что обратилась в этот салон, а не, как обычно, в парикмахерскую их поселка.
Зажав в руках голову Энн, мастер поворачивал ее из стороны в сторону, изучая в зеркале ее отражение. Энн попыталась улыбнуться, но была для этого слишком напугана.
— Подбородок хорош!
— Благодарю вас, — прошептала Энн.
— Скулы тоже!
Ей было необыкновенно приятно, что не все в ее наружности подлежало осуждению. Он стоял и постукивал расческой по ладони руки.
— Все лишнее срезать! — повелительно объявил он. — И во многих местах обесцветить!
— Но… я…
— Да? — осведомился он, нетерпеливо постукивая расческой по ноге.
— Я думала… может быть, постричься под пажа…
— Стрижка под пажа, — фыркнул стилист, — вышла из моды еще во времена Ноева ковчега! Нет, дорогая, здесь требуется короткая стрижка, она сделает вас на годы моложе! Марлен! — закричал он.
Скользящей походкой к ним подошла молодая женщина. На ее голове колыхалось нечто вроде птичьего гнезда с торчащими соломенно-желтыми прядями, изумрудными на кончиках. Она тоже стала разглядывать волосы Энн.
— Я использовал бы три оттенка, Марлен. Во всяком случае, этот мышиный цвет дает возможность развернуться как следует. Увидимся позже, дорогая! — сказал он Энн и оставил ее с колористкой Марлен.
Марлен молча красила отдельные пряди волос и заворачивала их в фольгу. Когда она закончила и вымыла Энн голову, та, удрученно глядя на свое отражение в зеркале, спросила себя, не совершает ли она страшной ошибки. Потом она опять попала в руки стилиста. Его звали Уэйн. Пощелкивая ножницами, он энергично взялся за дело. Энн со страхом видела, что у нее на голове остается все меньше волос, а кучка их на полу растет. Сердце ее колотилось. В отличие от Марлен Уэйн говорил без умолку. Вопило радио, передававшее поп-музыку. Все это было так не похоже на парикмахерскую Барри в соседнем с их деревней городке!
Искусно, как жонглер, Уэйн орудовал феном и щеткой. В зеркале начал вырисовываться образ, поразивший Энн. С новой стрижкой, короткой в верхней части головы и гладкой по бокам, она казалась намного моложе. Серебристо-белокурый оттенок волос освещал ее лицо. Энн в восторге захлопала в ладоши.
— Вот видите, Уэйн всегда прав! Вы выглядите потрясающе, дорогая! Теперь вам нужно заняться лицом. Ваш макияж никуда не годится. Где вы были все эти годы?
— Сама не знаю, — довольно тупо ответила Энн, не переставая удивляться происшедшей с ней метаморфозе.
— Никогда не употребляйте синие тени для глаз, они старят.
— Да?
— О Боже, конечно! Пользуйтесь серыми и жемчужными тонами.
— Я это учту.
— Жду вас через две недели, — безапелляционно объявил Уэйн. Энн удивленно посмотрела на него. — Вам нужен легкий перманент, он придаст волосам пышность, упругость…
Уэйн отступил, изучая ее лицо, видимо, довольный делом своих рук.
— Прекрасно, значит, встретимся через две недели! — покорно ответила Энн.
В кассе, поглядев на счет, она чуть было не упала в обморок. Она не может себе позволить делать здесь еще и перманент, решила Энн. Но, выписывая чек, она увидела свое отражение в зеркале. «Какого черта!» — подумала она, прибавила пятнадцать фунтов на чай и записалась на перманент.
В переполненном ресторане, чувствуя себя очень одиноко, она съела салат и выпила стакан белого вина. Было бы приятно, промелькнуло у нее в голове, если бы напротив кто-нибудь сидел и любовался ее похорошевшим лицом. Она почувствовала, как ее эмоциональный подъем понемногу спадает.
Энн заранее наметила зайти в несколько художественных колледжей и расспросить о курсах, но при мысли о своем дерзком намерении ее охватила непреодолимая застенчивость. Как можно, рассуждала она, не имея за душой ничего, кроме каких-то азов художественного образования и нескольких жалких этюдов и акварелей, рассчитывать, что ее примут в колледж! Да ее просто высмеют! Нужно будет предварительно написать в эти колледжи и навести справки. Однако возвращаться домой задолго до вечера ей не хотелось. Она доставит себе удовольствие и зайдет в галерею Тэйт. Раз уж она решила посвятить себя искусству, то будущему художнику не мешает сразу начать обогащать свои знания в этой области.
На лестницах, ведущих к галерее, стояло множество парочек, греющихся на мягком зимнем солнце. «Должно быть, — подумала Энн, — я единственный человек в Лондоне, кто сейчас прогуливается в полном одиночестве». Но стоило войти внутрь, как это горькое чувство покинуло ее. Нередко, приезжая в Лондон, Энн посещала картинные галереи: Тэйт, Национальную или галерею Курто. Только эта небольшая сфера ее жизни и была свободна от влияния Бена. Картины и вообще искусство его совершенно не интересовали, поэтому на вернисажи и вообще на выставки она ходила одна. В каждой галерее у нее были свои любимцы, она обычно направлялась прямо к ним и проводила целые часы, наслаждаясь цветом и формами. Энн внимательно изучала картины, восхищаясь техникой художников, пыталась понять, как они добиваются тех или иных эффектов.
Со временем ее вкусы и предпочтения радикально менялись, ничего подобного она не могла бы себе представить в восемнадцать лет. Тогда ее страстью были импрессионисты. Потом на несколько лет ее захватило абстрактное искусство. А с годами ее вкусы вернулись, казалось, к исходной точке: она устала от беспредметности и некоторое время увлекалась романтиками. Эта фаза совпала с ее вторичным открытием Вордсворта, поэта, на которого в ранней молодости у нее не хватало времени. Несколько лет подряд она была поглощена итальянским Ренессансом. Ее буквально зачаровывали красные и синие тона, которые художники Возрождения применяли с таким совершенством. На их полотнах сочные краски всегда были в полной гармонии. Интерес Энн к поп-арту оказался недолговечным. Теперь она понимала, что только делала вид, будто он ее привлекает, — ей, видимо, просто хотелось шокировать Бена с его незыблемым консерватизмом. В действительности же причудливые завихрения линий вызывали у нее головокружение, и она с радостью вернулась к безмятежному спокойствию флорентийцев, чье искусство перспективы завораживало ее.
