Вирджиния Спайс - Роковые цветы
Двадцать мужчин и двадцать женщин неподвижно стояли на арене. По знаку распорядителя они сорвали синие хламиды, скрепленные металлическими булавками с рубинами в золотой оправе. Их тела были натерты маслом, по гладкой коже скользили матовые блики. К широким поясам были пристегнуты короткие и длинные мечи, ремни круглых щитов охватывали руку. Голову каждого гладиатора венчал шлем с высоким султаном, железные поножи облегали голени. Короткие юбки из леопардовых шкур прикрывали бедра для того только, чтобы придать бойцам наиболее дикий вид. Меж полных обнаженных грудей женщин лежали черные амулеты.
Звуки медных рогов и барабанная дробь призвали гладиаторов из императорского училища, и они вышли последними в пышном придворном наряде. Это были неукротимые скифы из причерноморских степей. Вид последних четырех гладиаторов внушал трепет.
В последний раз поднялся Домициан и бросил на арену белую материю. Главный распорядитель возвестил бои без пощады. Трибуны взревели. Гладиаторы повернулись и слились с темнотой. В освещенном круге арены осталось двое бойцов. Они медленно двинулись по кругу, будто исполняя ритуальный танец. И вдруг, со звоном выхватив мечи, сшиблись!
Адонис не хотел видеть этого, вся его нежная душа противилась подобным зверствам. Эфеб припал к ногам своей госпожи и коснулся, щекой загнутых носков белых сандалий, изукрашенных мелкими аметистами, умоляя ее покинуть цирк. Юлия в ответ со смехом подняла края своей одежды и велела ему развязать ленты сандалий. Он покорно, едва не плача, распустил банты и чуткими пальцами заскользил по коже ее ног, в то время, как на арене звенели мечи и раздавались первые вскрики боли.
Юлия была в сильном возбуждении. Она притянула голову юноши к себе, и губы его коснулись шелковистой кожи ее бедра…
– Уйдем, Юлия, умоляю тебя! Разве есть прелесть в избиении человека человеком? Зачем это? Для чего? Уйдем!
Она раздраженно дернула плечом:
– Люди, Адонис? Ты заблуждаешься! Это рабы.
Эфеб закусил губу, но не стал возражать.
«Я тоже раб», – лишь подумал он в тоске, охватившей его…
Снова полилась кровь. На этот раз самые свирепые хищники убивали себе подобных, и это казалось кощунством. После того, как прислужники-эфиопы протащили по песку труп гладиатора, убитого в первом поединке, публика ничего не почувствовала. Ей нужна была еще кровь. Лишь только Адонис беззвучно оплакивал несчастного финикийца, и Юлия, забавляясь, смахивала мизинцем слезы с его бледного лица. Бои продолжались.
Внезапно на подиуме возникло движение. Вскочили жрецы в одеяниях, подобных императорскому. Придерживая складки тоги и изогнув стан, они о чем-то в возбуждении разговаривали с императором. Юных принцепсов Веспасиана и Домициана окружили женщины гинекея и повели к Августе, которая в волнении забарабанила пальцами по столику с напитками. Красивый дородный прокуратор и курульный эдил, оставшиеся у ложа Германика, инстинктивно коснулись рукояток мечей. Только мальчик в пышном наряде погруженного в негу Востока спокойно стоял у ног императора, забавляясь своими браслетами, и с циничной улыбкой смотрел на происходящее.
Император стал подобен сфинксу. Его белое, как известь, лицо и налитый кровью затылок свидетельствовали о том, что этот жестокий и мстительный человек в бешенстве. Наконец он жестом отстранил жрецов. На подиуме, в портиках, даже на нижних ступенях услышали, как он приказал замолчать всем этим «гадалкам» и «халдеям». К подиуму приволокли вопящего человека, какого-то ремесленника в простой тунике. Домициану донесли, будто бы плебей этот сказал, что «гладиатор-франк не уступит противнику, а уступит распорядителю игр».
Напрасно несчастный уверял, что ничего подобного не говорил. Что он, бедный горшечник, отец многочисленного семейства, которое без него погибнет… Цирк волновался. Многие на верхних трибунах, ничего не разобрав в дрожащем полумраке, громко кричали и выставляли сжатые кулаки. Домициан в бешенстве с пеной у рта, вскочил и разразился руганью. Многие зрители, большей частью из плебса, ответили ему тем же. Ослепленный яростью, Домициан приказал усмирить публику ударами палок, а ремесленника «вытащить на арену и бросить собакам, выставив надпись: «Щитоносец – за дерзкий язык».
Человек отбивался изо всех сил, но его держали так крепко, что трещала его шерстяная туника. Ход Игр был нарушен, публика, еще не до конца разобравшись в происходящем, поначалу безмолвствовала. Но когда приговор был приведен в исполнение, цирк взорвался криками негодования!.. Домициан за четырнадцать лет правления снискал всеобщую ненависть. Народ знал его жестокость. В амфитеатре вспыхнули беспорядки. Удары палок распорядителей сыпались на головы плебеев, а те отвечали ударами кулаков. Консульские ложи и портики над подиумом стали пустеть. Женщины в безумном страхе покидали цирк и в спешке забирались в носилки, ожидавшие на площади. Прибежали преторианцы и плотным кольцом окружили группу императора, где, как языки пламени, полоскали пурпурные тоги жрецов…
– Идем, госпожа! – умолял Адонис, хватая Юлию за руки. – Здесь нельзя больше оставаться. Мы погибнем!
Патрицианка, задетая за живое, отвечала юноше:
– Ты боишься черни, мой Адонис? На что ж тогда скажи, преторианцы? На что конница там, на площади?
Но он все твердил:
– Юлия! Нужно уйти отсюда!
Некоторые люди стали спрыгивать на арену, в порыве безумства за ними последовала толпа. Преторианцы с трудом сдерживали эту лавину, пытаясь остановить людей, ударами мечей плашмя… Личная охрана императора расчищала проход к воротам, но вскоре группа Домициана, Августы, девушек, сановников, консулов, рабов в дорогих нарядах была затоплена шумящей толпой. Во всаднических ложах началась давка… Выпустили зверей. Тигры и львы в испуге метались по арене… Солдаты ожесточились и перешли в атаку. Уже были раненые и убитые…
Адонису и Юлии пришлось спуститься на арену. Держась за руки, они побежали по вязкому песку вдоль стены из кирпича. Юноша, одной рукой прижимая к себе любимую женщину, прикладывал немалые усилия, чтобы пробиться к выходу…
Площадь перед цирком была затоплена огнями. Шум стоял невообразимый. Расчищая себе дорогу и разбрасывая бегущих, пронеслась ала, не разбирая сословий и званий, и ворвалась в цирк… Юлия прижалась к остывающей стене, ладони ее ощущали шероховатость и трещины камня, тонкие ноздри трепетали… Ей был противен запах и вид толпы. С выражением брезгливости на прекрасном лице смотрела она на вспыхнувшие беспорядки… Адонис был рядом и старался защитить Юлию от камней, которые выбегавшие на площадь мужчины швыряли в преторианцев.
