Сидони-Габриель Колетт - Невинная распутница
Она останавливается, услышав донесшийся со склона тихий возглас «эй», и тут же устремляется туда.
– Это вы? – кричит она.
– Да, я, – отвечают ей фальцетом, явно стараясь изменить голос.
– Кто это, вы?
– Да я же, твой милый, золотая мордашка…
– Вы мне не нужны! – сурово бросает Минна.
И снова бросается вперёд; а затем ей приходится посторониться, чтобы пропустить овечье стадо: маленькие сухие копытца стучат по земле, слышится нестройное блеяние, доносится успокоительный запах домашнего сыра… Минна улавливает дыхание собак, бегающих кругами, почти касается руна на боках животных. Они пришли подобно граду, и Минне на какое-то мгновение кажется, что вместе с ними улетели все звуки ночи… Но вдали гневно гудит поезд и в ярости проносится мимо, выплёвывая множество красноватых угольков…
Минна стоит, прислонившись спиной к дереву. Она повторяет самой себе, чтобы побороть усталость: «Я обязательно найду его, расспрашивая здешних… Ведь это всё по моей вине! Я потеряла много времени, желая быть красивой! Неужели он подумал, что я заколебалась! Я уверена и в нём, и в себе!»
Выпрямившись и пригладив ладонями свои серебряные волосы, она храбро устремляется в ночь, ибо глаза уже успели свыкнуться с темнотой, которую, оказывается, можно победить… Но усталые ноги начинают болеть, а руки застыли от холода. Она шевелит пальцами в туманном свете газового рожка, говоря себе с печальной иронической усмешкой:
– Если бы Мама была здесь, то непременно сказала бы: «Маленькая моя Минна, стоило ли покупать тебе белые перчатки из заячьей кожи?» Но это всё ерунда… Ах, если бы мне найти щётку или какую-нибудь тряпочку, чтобы счистить грязь с тапочек! Как можно показаться перед ним с замызганными ногами!
Надеясь нарвать немного травы и обтереть подошвы, она пересекает пустынную улицу и вздрагивает, поскольку не заметила раньше женщину, которая бредёт по мягкому песку унылой поступью животного, знающего, что из клетки нет выхода. Волосы у неё стянуты узлом, в боевую причёску сражений и любви, хлопчатобумажный фартук засален, туфли с жалкими бантиками вымокли в лужах…
– Мадам! – кричит Минна смело, ибо эта особа поспешно отступает, ревниво охраняя своё одиночество, как боязливый хищник, питающийся падалью. – Мадам!
Женщина оборачивается, но продолжает удаляться. Это мужеподобная баба с квадратными плечами, фиолетовым лицом, свиными недоверчивыми глазками… Минна, найдя в ней некоторое сходство с Селени, вновь обретает королевскую самоуверенность и произносит, гордо тряхнув распущенными волосами:
– Мадам, послушайте… Я заблудилась. Вы не могли бы сказать, что это за улица?
Невыразительный голос, будто у постоянно брешущей собаки, отвечает ей после небольшой паузы:
– Разве это не написано на табличке?
– Я знаю, что написано, – заявляет Минна дерзко. – Но я никогда не бывала в этом квартале. Я ищу одного человека… И вы должны его знать, мадам!
– Я должна его знать?
Мужеподобная особа повторяет последние слова Минны с грубым удивлением, и в речи её теперь явственно проскальзывает деревенский выговор.
– Не очень-то многих я и знаю…
Минна, вместо того чтобы рассмеяться, кашляет, потому что сильно замёрзла.
– Со мной незачем играть в прятки! Я из ваших… во всяком случае, буду из ваших, и очень скоро!
Женщина, по-прежнему сохраняя дистанцию, глядит на Минну с недоумением и, кажется, не очень понимает, о чём идёт речь. Она поднимает голову к чёрному небу и говорит, просто чтобы сказать хоть что-нибудь:
– Дождь будет ещё до рассвета…
Минна топает ногой. Дождь! Тупая скотина! Дождь, ветер, молния, какое это всё имеет значение? День и ночь – лишь это важно. Днём спят, курят, грезят… А ночью, под бархатистым покровом, нужно убивать, любить, перебирать золотые монеты, с которых ещё сочится кровь… Ах, только бы найти Кудрявого и забыть в его объятиях своё детское рабство! И подчиниться со всей страстью одному ему, и никому больше!.. Минна перебирает ногами, вдыхая в себя ночь, почти гарцует на месте, вновь преисполнившись лихорадочного энтузиазма…
– Уж больно ты молоденькая, – звучит глухой голос охрипшей сторожевой собаки.
Минна глядит на женщину сверху вниз, сквозь полусомкнутые ресницы.
– Молоденькая! Через восемь месяцев мне будет шестнадцать.
– Вот и дождалась бы, так оно надёжнее будет.
– Да?
– Одна, что ли, работаешь?
– Я не работаю, – говорит Минна горделиво. – На меня работают другие.
– Повезло тебе… Младшие сестрёнки или старшие?
– У меня нет сестёр. Да и что вам за дело? Скажите мне только… Я ищу Кудрявого. Мне нужно кое-что сказать ему, это очень-очень важно.
Печальное страшилище подходит поближе, чтобы рассмотреть хрупкую девочку, которая вырядилась, будто на карнавал, не соизволила толком причесаться, держится непринуждённо, как у себя дома, и спрашивает «Кудрявого»…
– Кудрявого? Это какого же Кудрявого?
– Будто вы не знаете! Кудрявого, дружка Медной Каски, главаря банды Аристокров из Леваллуа-Перре.
– Дружка Медной каски? Главаря… Да чтобы я зналась с такой мразью? Ах ты, мерзкая козявка…
– Мадам…
– Запомни, засранка, что я честная женщина и что со времён выставки восемьдесят девятого года ни один сутенёр не смеет крутиться вокруг моей юбки! От горшка два вершка, а туда же! Банда, Кудрявый, фигли-мигли всякие! А ну, брысь отсюда, не то я тебе так всыплю, живого места не останется!
«…Это нечто неслыханное!»
Минна, задыхаясь, садится на бордюр тротуара. Ей удалось, наконец, спастись от ужасной мегеры, которая бежала за ней, прыгая, словно какое-то земноводное вроде амфибии, и изрыгая непонятные угрозы… Минна в испуге бросилась на другой конец бульвара, метнулась в какой-то переулок, затем в другой, пока не оказалась в этой чёрной пустынной трубе, где ветер завывает, как в деревне, и леденит влажные плечи Минны. Съёжившись и обхватив себя руками, она кашляет и силится понять…
«Да, это поразительно! Всюду меня встречают, будто врага! Я слишком многого не знаю… Однако я уже давно на улице: я не могу больше идти…»
Отчаяние горбит ей спину, клонит вниз голову, так что волосы в беспорядке рассыпаются по коленям; впервые после своего бегства Минна вспоминает о тёплой постели, о бело-розовой спальне… Ей стыдно ощущать себя жалкой и трусливой, в испачканном платье и с дрожащими руками… Всё нужно начать сначала. Да, вернуться и надеяться вновь, ждать возвращения Кудрявого, чтобы опять ускользнуть за ним в боевом наряде и лихорадочном возбуждении… Пусть только наступит эта желанная ночь, полная любви! Пусть руководит её первыми шагами уверенная рука, чью скрытую силу она сумела угадать; пусть эта опытная рука сорвёт поочерёдно все покровы, за которыми таится неведомое, ибо Минна чувствует такое изнеможение, от которого может спасти только сон, только смерть…
