Маргарет Пембертон - Не уходи
Графиня кивнула, не желая говорить о Роммеле. Ей хотелось забыть о том, что в доме немцы.
— Племянница Мари очень приятная девушка, — заметила она. — Странно, почему Мари никогда не упоминала о ней раньше, не просила взять на работу в замок.
Сердце Лизетт тревожно забилось. Ее наивная мать ничего не подозревала. Но если Элизу схватят при попытке проникнуть в главную столовую, маме тоже придется плохо. Мысль об ужасных последствиях такой попытки до смерти перепугала Лизетт. Отогнав ее, девушка спросила:
— А папа уже починил мой велосипед?
— Майор Мейер вчера послал за велосипедом своих солдат. — В последнее время графиню очень смущало поведение майора. Она, конечно, была благодарна ему за то, что он немедленно оказал помощь Лизетт, но вместе с тем она не хотела быть обязанной этому человеку. Графиня считала, что, пригласив его позавтракать вместе с ней и с мужем, она совершила ошибку, и теперь страдала от этого.
— Так на нем можно ездить?
— Сомневаюсь. — Графиня вздрогнула, вспомнив покореженный руль и засохшую кровь на злополучной рукоятке.
Лизетт озабоченно нахмурилась. Без велосипеда ей ничего не удастся сделать.
— А может, папа все-таки починит его… или Поль?
— Возможно, — ответила графиня, совсем не желая, чтобы велосипед починили. Пусть уж лучше Лизетт побольше времени проводит в Вальми. Не дело часами разъезжать по окрестностям и заводить слишком дружеские отношения с деревенскими учителями и владельцами кафе. Графиня приложила кончики пальцев к ноющим вискам. Боже, как все это ужасно! Если бы не война, год своего восемнадцатилетия Лизетт провела бы в Париже. Посещала бы приемы, балы, знакомилась с достойными молодыми людьми.
— Элиза рассказала мне, что маленького Савари сбила машина и он умер. — У Лизетт внезапно пересохло во рту. — Известно, кто это сделал?
Графиня отогнала бесплодные мысли о Париже, Елисейских Полях и одежде от самых модных портных.
— Немецкая штабная машина из Вьервиля. Шофер даже не остановился.
Из Вьервиля. Лизетт испытала облегчение, хотя ей было стыдно признаться в этом даже себе.
— Сволочи! — бросила она, и глаза ее сверкнули от гнева.
Графиня не упрекнула дочь за грубое слово. Чтобы выразить свое возмущение, она и сама с удовольствием употребила бы его.
Графиня оставалась с Лизетт до обеда, когда в замке снова развернулась лихорадочная деятельность и захлопали двери. Через минуту взревели двигатели мотоциклов, и хотя мать и дочь ничего не видели, но поняли, что в этот момент низкорослый, плотный фельдмаршал Роммель вышел из замка и направляется к своей машине. Лизетт показалось, что она слышит голос Дитера, прощающегося со своим начальником. Интересно, о чем они говорили? Какие составили планы для отражения высадки союзников? А знают ли они, на какой день намечена операция? И где? После того как с грохотом отъехали машины и мотоциклы, в комнате повисла напряженная тишина.
Графиня встала с кровати, подошла к окну и посмотрела на затихший двор.
— Я почти забыла о том, что майор Мейер — немец и враг, — неожиданно призналась она. — Роммель напомнил мне об этом. Теперь я уверена, что впредь не забуду.
Лизетт позавидовала тому, с какой легкостью мать приняла это решение. От подушек исходил едва ощутимый запах лимонного одеколона, и стоило девушке закрыть глаза, как перед ее мысленным взором появлялся Дитер, склонившийся над ней… его белокурые волосы, серые глаза — то холодные от злости, то темные от желания, — широкие плечи и узкие бедра… Лизетт хотелось снова ощутить магнетизм этого человека, которому она так упорно, но тщетно пыталась противостоять.
Графиня посмотрела на бледное лицо дочери и с сожалением заметила:
— Мне не следовало так долго оставаться с тобой, дорогая. Я тебя утомила, поэтому ухожу. Отдохни немного.
Лизетт не возразила матери, хотя прекрасно понимала, что плохо себя чувствует и выглядит больной вовсе не от усталости. Она с горечью осознавала, что, пытаясь выведать планы Роммеля и Дитера против союзников, предает того единственного мужчину, которого могла бы полюбить.
Когда Элиза принесла на подносе чай, Лизетт поудобнее устроилась на подушках и тут же почувствовала, что сейчас услышит новости.
— Ну, что там? — нетерпеливо спросила она. — Вы видели Роммеля? Придумали, как проникнуть в столовую?
— Да, я видела его. — Элиза была почти так же бледна, как Лизетт. — И все продумала. Это нелегко осуществить, многое зависит от случая, но мы должны рискнуть. — Поставив поднос на прикроватный столик, она торопливо зашептала: — Я устрою диверсию, чтобы отвлечь часовых, охраняющих столовую. Сделать это нужно поскорее, потому что нет времени ждать, пока такая возможность представится сама собой. Мейера могут в любой момент отозвать отсюда, а тогда он увезет с собой все документы.
— А что за диверсию вы задумали? — спросила Лизетт, внезапно охваченная дурным предчувствием.
— Я устрою пожар в комнатах Мейера.
— Вы с ума сошли! Думаете, часовой бросит столовую и побежит тушить пожар? Совсем не обязательно. А если даже и так, то у вас будет очень мало времени.
— Времени мне хватит, — уверенно заявила Элиза.
— Это безумие! — бросила Лизетт, удивляясь, что Поль Жильес счел Элизу более опытной, чем она, в таких делах. — Вы спалите замок, но ничего не добьетесь! Знаете, как поступят немцы, когда паника закончится и они обнаружат, что бумаги пропали? Ведь они не подумают, что их стянул случайный воришка. Немцы сразу догадаются о причине пожара и не станут долго искать виновных. Они нас расстреляют! Всех, включая маму и Мари!
— Никого они не расстреляют, — возразила Элиза, — потому что ни карты, ни бумаги не пропадут. Я сфотографирую то, что найду в столовой. Никто не заподозрит, что там кто-то побывал.
— Это невозможно! Безумие, дурацкий план…
— Но это шанс, — настаивала Элиза. — Боже мой, главный инспектор оборонительных сооружений составляет военные планы чуть ли не в соседней комнате, а вас пугает опасность!
— Меня пугает не опасность, а риск провала.
— Провала не будет, все пройдет как по маслу.
— А Полю известны ваши намерения?
— Он дал мне фотоаппарат. А как проникнуть в комнату и выбраться из нее — это уж мое дело.
— Нет, не только ваше, — возмутилась Лизетт, подумав о матери. — Это и мое дело. Я не желаю подписывать родителям смертный приговор из-за вашей горячности и опрометчивости.
— Но у вас нет выбора, — раздраженно бросила Элиза. — Все равно вы еще несколько дней будете прикованы к постели.
Глаза Лизетт сверкнули. Она предполагала подняться с постели не через несколько дней, а через несколько часов, однако не видела смысла посвящать Элизу в свои планы.
