Мэйдлин Брент - Зловещий брак
— Где это вы с хозяином были три дня, Джон?
— Не твое дело, женщина.
— Я просто спросила. Бекки говорит, что вы ездите с ним в Мур Таун и крутите там любовь с девками из поселка.
— Скажи Бекки, чтобы держала язык за зубами.
Если она будет всюду рассказывать такое о хозяине, он в два счета образумит ее.
— Мне все равно, что там делает мистер Фой с гулящими девками, Джон. Я просто спрашиваю: как же ты после этих девок крутишь любовь со мной?
— Я — мужчина, Марта. Женщина не может указывать мужчине, что ему следует делать, так не доставляй мне неприятностей, девочка. Джон Рамирес в этом доме — фигура немалая: это я кручу все дела хозяина с того самого дня, как умер старый хозяин. Большой человек — всегда при хозяине. Будешь мне досаждать, знай: стоит мне сказать одно слово мистеру Оливеру — и ты окажешься на какой-нибудь плантации, будешь собирать кофе.
Голоса затихли, спорящие ушли — но я явственно слышала страх в голосе Марты. Я стояла перед трюмо с расческой в руке. Теперь я точно знала, что муж регулярно встречается с продажными женщинами в поселке бывших беглых рабов — потомков испанских негров. Это известие не потрясло меня, я уже пережила много потрясений. Как же мог Оливер так долго избегать огласки при такой распущенности? Но затем мне пришло в голову, что ездить в поселок марунов он стал совсем недавно.
Его отец был педантом и деспотом. Может быть, лишь со смертью сэра Знтони Оливер вошел во вкус разгульной жизни и, может быть, его гидом был Рамирес. Я была убеждена, что с теми женщинами он не обращался так, как со мной. Они не испытывали таких страданий даже за плату. Я была избранной жертвой. Ясно было лишь то, что у него была потребность мучить и насиловать. Ему нужна была жертва. Возможно, все это оттого, что отец подавлял его почти все тридцать шесть лет. Возможно, его естественные инстинкты за это время исказились. Возможно, он выбрал меня, потому что у меня не было родителей и он чувствовал, что я не обращусь за помощью к дяде и тете. А может, он думал, что в причудливости моей натуры кроется большее наслаждение сделать меня жертвой, чем других молодых леди — ведь меня не так легко было сломить.
Но мне было не до догадок и размышлений. Я боялась и ненавидела своего мужа настолько, что временами ловила себя на ужасной мысли, что желаю ему смерти, и мучилась чувством вины. Каждое воскресное утро мы ездили в церковь в Клермонте и садились вместе на специальную скамью, отведенную для семейства Фой. Я молча благодарила Бога, что до сих пор не беременна, и молила о продлении этой милости. Даже возможность избегать в период беременности внимания к себе мужа, не смогла бы мне компенсировать ужас от того, что я буду вынашивать его ребенка.
В повседневной жизни мне дозволялось все. Как у жены Оливера Фоя у меня было множество общественных обязанностей, и я положила за правило выполнять их с наивысшей щепетильностью. В оставшееся время я уделяла внимание тем хозяйственным делам, к которым призывала мое внимание миссис Фергюсон, и проводила часы досуга по своему выбору. Не в моей натуре было проводить время за вышиванием и шитьем. Иногда я выезжала верхом. Если у меня все болело после ночи, проведенной с Оливером, я находила какой-нибудь тихий уголок, где лежала в тени, погружая свое воображение в пустоту, чтобы не думать о печальном будущем.
Я отчаянно хотела любить кого-то или что-то, поэтому проводила много времени в большом цветнике, который велела разбить на север от Диаболо-Холла, подальше от преобладающих ветров. Там я планировала вырастить всевозможные виды цветов и кустарников, гибискусы и амариллисы, алламанду и жасмин, Пандору, бегонию, бермудские лилии, африканские фиалки и розы. Разбивка клумб и подготовка почвы были завершены, и началась посадка.
Оливер не ограничивал меня в средствах, поэтому я могла покупать все, что угодно, для своего сада и заказывать в Кингстоне какие угодно книги для времяпрепровождения. Кроме ночей, мы с Оливером нечасто бывали наедине. Вечерами я шила или читала, или рисовала довольно плохие морские пейзажи по памяти. Иногда Оливер бывал занят в своем кабинете устройством поместья, а также бизнесом, который унаследовал от сэра Энтони. Иногда он проводил вечера в клубе в Мониг, оставаясь ночевать в номерах при клубе, либо в Холимаунте, отеле неподалеку от Эвартона, где у него часто бывали деловые встречи с партнерами из Кингстона и других частей острова.
В редких случаях, когда мы бывали вместе, он вел себя так, будто я не существую, либо так непринужденно, будто мы были счастливой семейной парой. Поначалу я пыталась также доброжелательно держаться, может быть, тая слабую надежду, что это расположит его ко мне; однако вскоре я поняла, что как раз подобное настроение предваряло особо дурную для меня ночь, и он делал это нарочно, чтобы с большей жестокостью развеять мои надежды.
Я боялась сойти с ума, потому что будущее мое как миссис Фой было беспросветно, и когда-нибудь терпению должен был прийти конец. Однако выхода я не видела. Я не могла сбежать. Я не могла вернуться к дяде и тете: они не поверят мне и не примут меня.
С Дэниелом я виделась после свадьбы лишь дважды. В первый раз, когда он спросил, как я живу, я солгала ему из гордости и стыда, улыбнувшись и заверив, что я, вероятно, самая счастливая девушка на Ямайке. Он посмотрел на меня долгим взглядом, но я быстро сменила тему, перевела разговор на его строящуюся большую лодку, и мы проговорили с ним об этом до отъезда. Второй раз мы встретились, когда Оливер был в отъезде три дня: возможно, отчасти по делам, но я не сомневалась, что то был загул с женщинами из Мур Таун.
Был день рождения тетушки, и я поехала в Джакарандас, чтобы поздравить ее. Я заметила ее изучающий взгляд и поняла, что она гадает, не беременна ли я, но спросить у меня — было выше ее сил. Хотя я пыталась казаться радостной и довольной жизнью, это у меня не слишком получилось, и я знала, что дядя с тетей были рады, когда я вскоре уехала.
Вместо того, чтобы поехать в Диаболо-Холл, я повернула в Очо Риос, туда, где стоял лодочный ангар Дэниела, и ощутила редкий теперь для себя прилив радости, увидев маленькую моторную шхуну, поставленную на якорь в гавани, и Дэниела на передней палубе, красящего кабину. Ему помогал маленький Джэкоб. Вскоре я привлекла внимание мальчика, размахивая зонтиком, и он поплыл ко мне в лодке, по-мужски налегая на весла.
Я услышала его пронзительный голос задолго до того, как он оказался у причала:
— Дэн говорит: мисс Эмма, хотите ли вы, чтобы он приехал на берег, или хотите съездить посмотреть на шхуну?
Он задыхался, излучал радость и энергию, подплывая к берегу, и я спустилась навстречу ему по каменным ступеням:
