Лора Бекитт - Запретный рай
У нее пересохло в горле и потемнело в глазах.
— И когда мы должны это сделать?
— Сейчас.
Эмили понимала, что, ответив согласием, отрежет все пути к отступлению.
Впрочем, возможно, Атеа прав, и тех границ, которые она так страшится перейти, просто нет?
Несмотря на предостережения отца Гюильмара, ничто в нем не вызывало в ней ни отвращения, ни отторжения, ни испуга. В отличие от белых мужчин этот полинезийский юноша не пытался поймать женщину в сети пустых обещаний и притворных слов. Он говорил и действовал искренне. И она не должна давать ему повода сомневаться в ней.
— Хорошо, я согласна.
Лунный свет, проникавший в хижину, был таким сильным, что Эмили, наверное, смогла бы читать. И в этом голубоватом сиянии цвета внешности Атеа были такими же яркими и чистыми, как и днем.
Когда он взял нож, Эмили вздрогнула, но после без колебаний протянула руку.
По ее коже Атеа провел едва заметную царапину, тогда как свою надрезал сильнее. Когда он приложил ранку к ранке, Эмили ощутила его частый и сильный пульс. Они не двигались, молчали и ждали непонятно чего, чувствуя неумолимость судьбы, что влекла их друг к другу.
Наконец Атеа отнял руку, взял две половинки кокосового ореха и наполнил их разведенной водой кавой. Они медленно пили, глядя друг на друга поверх ободка своих «чаш».
Потом Эмили позволила раздеть себя и покорилась его рукам.
Она думала о том, каким же страстным, нежным, осторожным и опытным должен быть мужчина, чтобы даже такая женщина, как она, словно сетями, опутанная предрассудками, заключенная в корсет железной морали, захотела этого. Ее всегда пугали всевидящим оком, приучая бояться своих желаний, прятаться от самой себя в невидимую скорлупу.
Однако с ним ей не было страшно, несмотря на то, что его сильное смуглое тело составляло резкий контраст с ее хрупким и белым, а его воля, казалось, пригибала ее к земле.
Все чувства Эмили мгновенно сосредотачивались там, где он прикасался к ней. Несмотря на постоянные упражнения с веслами и оружием, руки Атеа были удивительно мягкими и нежными.
Он целовал ее грудь, шею и плечи, осторожно проводил пальцами между ног. Его власть затуманила ей голову, а любовь к нему размягчила сердце. В тот миг, когда она перестала ощущать какие-либо преграды к их соединению, он вошел в ее тело.
Эмили задрожала и вскрикнула. Она чувствовала, как что-то растет и пульсирует в ней, расцветает и повелевает изнутри. Ей было немного больно, но то была не мучительная боль, пожалуй, отчасти жертвенная, в чем она, безусловно, была права, ибо для Атеа этот акт тоже был возвышенным и священным: слияние вождя с предназначенной ему девственницей считалось одним из важнейших ритуалов жертвоприношения богам.
Когда Атеа затих, Эмили долго лежала, не шевелясь, ожидая, что он сделает или скажет. Она думала о том, что многие люди, подобно ей, ищут, сами не зная чего, однако свято уверены в том, что когда истина попадется им на пути, они сразу это поймут. И, стараясь успокоиться и привести в порядок чувства, говорила себе, что для нее наступил такой миг.
— Теперь ты моя жена! Ты родишь мне детей, ты навсегда останешься со мной! Ты предназначалась мне! — прошептал Атеа, словно вторя ее мыслям.
Решив быть честной до конца, Эмили напомнила:
— Тебе была предназначена Моана.
— Людьми, а не богами, а это совсем другое.
Глава шестая
Совсем недавно небо было покрыто россыпью звезд, но вот уже начало светать. Горизонт заиграл волшебными красками, и из-за края земли, где по преданию маркизцев рождается жизнь, вынырнуло багровое солнце.
Рене посмотрел на Моану, неподвижно стоявшую на корме и одетую нежным светом зари. Она вглядывалась в длинные ряды бурлящих волн, разбивавшихся о берег с тучей соленых брызг. Эта девушка вполне оправдывала свое имя: как и океан, ее душа никогда не успокаивалась, а воля не ослабевала.
За время путешествия Рене довелось пережить такое, что ему и не снилось. Мало того, что его слепило солнце, а вода ревела так, что французу казалось, будто его поместили внутрь огромного барабана, однажды посреди открытого океана лодка дала течь! Хотя Рене и умел плавать, однако сомневался в том, что сумеет добраться до суши, если кругом виден лишь сплошной горизонт!
Моана и ее брат Тауи не выказали ни малейшей паники. Девушка подала Рене половинку кокоса, велев вычерпывать воду, а юноша быстро законопатил дыру пучком кокосового волокна.
— Не бойся, — сказала Моана, поймав облегченный взгляд француза, — даже если бы лодка затонула, мы бы доплыли до берега.
— Вы, но не я, — заметил Рене и в сердцах воскликнул: — Хотел бы я знать, какие боги учат вас плавать!
Девушка пожала плечами.
— Мы такими рождаемся.
— Так не бывает.
— Почему? Кто учит паука ткать паутину, а акулу искать добычу?
— Ты права, — рассмеялся Рене, — вы дети моря! Мы прикладываем множество усилий, пытаясь понять мир, в котором живем, а вы и так все о нем знаете. Вы способны в одиночку противостоять огромным пространствам, а нас пугает собственная душа.
Издалека огромный скалистый берег казался колышущимся, расплывчатым. Он возвышался в море, словно гранитная стена. Некое чувство подсказывало Рене, что остров встретит его плохими вестями. Едва ли мсье Брюа, обосновавшийся на Нуку-Хива губернатор океанских колоний, захочет послать солдат на Хива-Оа только затем, чтобы вызволить дочь французского путешественника!
Белый, как сахар, прибрежный песок состоял из миллионов крохотных ракушек и коралловой крошки. Водоросли и морские анемоны образовывали в прибрежной заводи живой ковер всех цветов радуги — то был настоящий подводный сад.
Прямая и невозмутимая, как богиня, Моана уверенно направилась вглубь острова. Тауи остался на берегу, возле лодки.
Рене с трудом удалось убедить девушку накинуть на плечи одну из шалей Эмили и завязать узлом на груди. Он знал, что как постоянно открытая часть тела женская грудь не слишком привлекает местных мужчин, чего нельзя было сказать о живущих на острове белых военных. Не хватало еще, чтобы кто-то из них вздумал приставать к гордой дочери вождя!
Попасть к губернатору оказалось не так-то просто: прежде Рене пришлось встретиться с офицером, возглавлявшим здешний гарнизон.
Тот был молод, не старше двадцати пяти лет, и носил всего-навсего звание капитана. Высшие чины, а также военные, обремененные семьями, не стремились отправиться за океан, справедливо полагая, что вернуться домой будет нелегко.
— Губернатора нет, он в отъезде, как и начальник гарнизона, которого мне поручено заменять, — сообщил капитан, представившийся Морисом Тайлем.
