Серж Голон - Анжелика
– Нет, – простодушно признался барон.
– Я вам как-нибудь расскажу, когда нас не будут слышать эти невинные уши. Но в вашей прихожей можно умереть от холода, дорогой мой. К тому же я хотел бы поздороваться с моей очаровательной кузиной…
Барон сказал, что, вероятно, дамы при виде экипажей поспешили в свои комнаты переодеться, что же до его отца, то старый барон будет счастлив видеть маркиза.
От Анжелики не ускользнул презрительный взгляд светло-голубых, холодных как сталь глаз ее юного кузена, которым он окинул запущенную, темную гостиную. Оглядев с одинаковым пренебрежением вытертые гобелены, жалкую кучку дров, тлевших в камине, и даже старого барона с его вышедшим из моды воротником, Филипп дю Плесси перевел глаза на дверь, и его светлые брови удивленно поползли вверх, а губы искривила насмешливая улыбка.
В гостиную вошла госпожа де Сансе в сопровождении Ортанс и обеих тетушек. Они, разумеется, надели свои лучшие наряды, которые, должно быть, показались молодому щеголю смешными, так как он фыркнул в платок.
Анжелика не спускала с него глаз, сгорая от желания вцепиться ногтями в его физиономию. Уж скорее он сам смешон со своими кружевами, пышными лентами на плечах и разрезами на рукавах камзола от подмышек до манжет, чтобы все могли видеть, из какой тончайшей материи сшита его рубашка.
Его отец, который держался проще, поклонился вошедшим дамам, подметая плиты пола красивым завитым пером своей шляпы.
– Простите меня за скромный туалет, кузина. Мне неожиданно пришлось просить вас о приюте на ночь. А вот мой шевалье Филипп. С тех пор как вы его видели в последний раз, он подрос, но не стал от этого более любезным. Скоро я куплю ему чин полковника, служба в армии пойдет ему на пользу. В наши дни придворные пажи понятия не имеют о галантности.
Гостеприимная тетушка Пюльшери предложила:
– Не желаете ли чего-нибудь выпить? Сидра или простокваши? Ведь, я вижу, вы приехали издалека.
– Спасибо. Охотно выпьем капельку вина, разбавленного водой.
– Вина у нас не осталось, – сказал барон Арман, – но мы сейчас пошлем слугу к кюре.
Тем временем маркиз сел и, поигрывая тростью черного дерева, украшенной атласным бантом, принялся рассказывать, что он приехал прямо из Сен-Жермена, что дороги отвратительны и что он еще раз просит извинить его за скромный наряд.
«Интересно, как бы они выглядели, если бы надели свои праздничные костюмы?» – подумала Анжелика.
Старый барон, которого раздражали эти бесконечные извинения, тронул концом своей палки отвороты на ботфортах гостя.
– Судя по кружевам на ваших ботфортах и вашему воротнику, эдикт, изданный монсеньером кардиналом в 1633 году, запрещающий всякие бантики-финтифлюшки, совсем забыт, – сказал он.
– Увы, – вздохнул маркиз, – еще не совсем. Регентша бедна и ведет аскетический образ жизни. И вот нам, нескольким вельможам, приходится буквально разоряться, чтобы придать хоть немного блеска этому благочестивому двору. Монсеньор Мазарини любит роскошь, но он носит сутану. У него все пальцы унизаны бриллиантами, а вот если кто-нибудь из принцев украсит свой камзол жалкими бантиками, он, как и его предшественник, кардинал Ришелье, мечет громы и молнии. Кружева на отворотах ботфортов… да…
Маркиз скрестил ноги, вытянув их перед собой, и принялся разглядывать их так внимательно, как барон Арман обычно разглядывал своих мулов.
– …Мне кажется, эта мода скоро кончится, – проговорил он. – Некоторые молодые щеголи стали носить ботфорты с такими широкими отворотами, что их уже не закрепишь, и они болтаются, так что приходится ходить, расставив ноги. Когда мода становится неразумной, она проходит сама по себе. Вы согласны со мной, дорогая племянница? – спросил он, повернувшись к Ортанс.
Девочка даже покраснела от удовольствия, но ответила с непосредственностью и смелостью, которых трудно было ожидать от подростка.
– О, мне кажется, дядюшка, что мода, пока она существует, всегда разумна. Но в данном случае я, право, не могу судить, ведь я впервые вижу такие сапоги, как ваши. Вы наверняка самый модный из всех наших родственников.
– Мне приятно отметить, мадемуазель, что отдаленность вашей провинции от столицы не помешала вам идти в ногу со временем и в образе мыслей, и в вопросах этикета, да, да, этикета, потому что, знайте, в мое время девушка не позволила бы себе первой сделать комплимент мужчине. А нынешнее поколение считает, что можно… и, пожалуй, в этом нет ничего плохого, скорее наоборот. Как вас зовут?
– Ортанс.
– Вам надо приехать в Париж, Ортанс, и побывать в салонах наших «ученых женщин» и «жеманниц». Филипп, сын мой, берегитесь, похоже, что здесь, в нашем славном краю Пуату, вам придется сразиться с сильным противником.
– Клянусь шпагой Беарнца
, маркиз, – воскликнул старый барон, – хотя я и знаю немного английский, с грехом пополам говорю на немецком и основательно изучил свой родной французский язык, я абсолютно ничего не понял из того, что вы сейчас сказали нашим дамам.
– Но дамы поняли, а это главное, когда речь идет о кружевах, – весело ответил маркиз. – А что вы скажете о самих ботфортах?
– А почему у них носы такие длинные и квадратные? – спросила Мадлон.
– Почему? На этот вопрос вам никто не сможет ответить, маленькая моя племянница, но это последний крик моды. Кстати, и мода может оказаться полезной! Недавно мессир де Рошфор, воспользовавшись тем, что принц Конде был весьма увлечен разговором, вбил по гвоздю в носки его ботфортов. Когда принц попытался сделать шаг, оказалось, что он пришпилен к полу. А будь носки короче, у принца оказались бы пробитыми ступни.
– Сапоги придумали совсем не для того, чтобы доставить кому-то удовольствие всаживать гвозди в чужие ноги, – проворчал старый барон. – Все это просто смешно.
– Вы знаете, что король в Сен-Жермене? – спросил маркиз.
– Нет, – ответил Арман де Саясе, – А что в этой новости необыкновенного?
– А то, что туда его загнала Фронда, дорогой мой.
Дамы и дети находили болтовню маркиза забавной, но оба барона, привыкшие к степенным разговорам крестьян, начали подумывать, уж не издевается ли над ними по своему обыкновению их словоохотливый родственник.
– Фронда? Да это же детская забава
!
– Хороша детская забава! Да вы что, кузен, шутите? То, что мы при дворе называем Фрондой, не что иное, как бунт парижского парламента против короля. Вы когда-нибудь слышали что-либо подобное? Вот уже несколько месяцев, как господа в квадратных шапочках препираются с регентшей и ее итальянцем-кардиналом… Речь идет о налогах, и, хотя интересы этих господ никак не затронуты, они возомнили себя защитниками народа. И в адрес регентши сыплется упрек за упреком. Она, конечно, в ярости. Ну, а о волнениях, которые произошли в апреле, вы слышали?
