Джулиана Грей - В объятиях принцессы
– Мне очень неловко, – тихо сказала Луиза.
– Думаю, это самый необычный первый день работы в истории моих личных секретарей, – сообщил граф.
– Прошу вас простить Куинси. Он услышал шум и забеспокоился.
– Он создает такую суматоху всегда, когда тревожится?
– Я уже почти успокоил его, когда вы открыли дверь, – сказала она. – Вы еще больше испугали его, когда ворвались, чтобы обрушить на меня молнии вашего гнева.
Сомертон нахмурился:
– Молнии гнева?
– Да. Если бы вы не решили вмешаться, он бы сразу успокоился.
Хмурое выражение исчезло с физиономии графа. Он вздохнул и пошел к двери.
– Вы меня неправильно поняли, мистер Маркем. Я открыл дверь не поэтому.
Луиза судорожно вздохнула. Его спина оказалась не менее впечатляющей, чем грудь, – широкой и мощной, а лопатки были размером с суповые тарелки. Ниже она решила не смотреть. Это неприлично – смотреть на другого мужчину, когда Петер… Боже правый! Подтянутые упругие ягодицы, прикрытые красным шелком.
Она закрыла глаза.
– А зачем?
– Просто у меня произошла небольшая неприятность, и мне нужна ваша помощь.
– Неприятность? – Она открыла глаза. Граф подошел к ней, правой рукой прижимая к левой белую салфетку. – Что случилось?
– Я наливал себе виски. Стакан выскользнул из руки и разбился. Я порезался. Вот и все. Если вы окажете мне любезность и подержите салфетку, я забинтую руку.
Луиза испуганно уставилась на салфетку. Сквозь нее уже начала просачиваться кровь.
– Сэр!
– Вы пока можете отпустить собаку.
Луиза ослабила хватку, и Куинси спрыгнул на пол. Он подбежал к Сомертону, уселся возле его босой ноги на натертый деревянный пол и, задрав голову, уставился на нового знакомого.
– Какого черта он делает? – поинтересовался Сомертон.
– Кажется, вы ему понравились. – Луиза прижала пальцами марлевую салфетку и наклонила голову, чтобы спрятать улыбку. – Даже представить себе не могу почему.
– Нахальный мальчишка!
Луиза не могла сказать, кого граф имел в виду, ее или собаку, но не осмелилась спросить. Вместо этого она сфокусировала взгляд на белой повязке и не поднимала глаз, пока Сомертон бинтовал руку. От него сильно пахло виски. По непонятной причине запах не был неприятным.
– Вы ловко накладываете бинт, – сказала она. – Со знанием дела.
– Я прожил на этом свете сорок лет, мистер Маркем, и время от времени зарабатывал небольшие царапины. Если вы уберете указательный палец, я быстрее закончу.
– Как вы уронили стакан?
– Случайно.
– Странно. От осколков не может быть такой раны.
– Ну, вот и все. Могу я попросить вас завязать узел, мистер Маркем?
– Конечно. – Луиза завязала аккуратный узелок. – Я только что делал то же самое для себя.
– Насколько мне помнится, я приказал экономке вам помочь.
– Я хотел обойтись собственными силами, но в конце концов мне на помощь пришла леди Сомертон.
Луизе показалось, что граф перестал дышать. Во всяком случае, запах виски стал намного слабее.
– Да?
– Да. Она была очень добра.
Сомертон отвернулся и зашагал к столу с напитками. На полу сверкали осколки. Они были довольно далеко от стола, зато близко к стене, словно кто-то швырнул в нее стакан.
– Она бывает очень добра к тем, кого любит.
Куинси вскочил, и Луиза наклонилась, чтобы взять его на руки.
– Не ходи туда, Куинси. Порежешь лапки.
– Она перевязала вам рану, мистер Маркем?
– Нет, я сделал это сам. Не люблю, когда вокруг меня хлопочут.
– Правильно. Хотите выпить?
– Нет, спасибо. – Луиза переступила с ноги на ногу. Увидев, что Сомертон налил в стакан большую порцию виски и поднес его к губам, она сказала: – С вашего позволения я вернусь в постель.
– Как? – Сомертон, так и не сделав глотка, уставился на нее. – У вас нет вопросов? Вы не хотите знать, почему моя жена спит наверху в детской, а не в комнате, которую занимаете вы? Почему я при каждом удобном случае не укладываю это соблазнительное создание в постель? Ведь вы же не станете отрицать, что моя супруга – удивительно красивая женщина.
Луиза покраснела.
– Да, она очень красива. Но это ваше личное дело.
– Мое дело. Вы чертовски правы. – Сомертон захохотал и несколькими большими глотками осушил стакан. – Очень метко сказано, мой друг. Хотя, строго говоря, это не совсем мое дело. Или совсем не мое? Но вы идите спать, мистер Маркем. – Он махнул пустым стаканом в сторону двери. – Возвращайтесь к себе и ложитесь в постель, мистер Маркем. Говорят, люди с чистой совестью спят спокойно и крепко. Наслаждайтесь этой возможностью, пока можете.
Что-то в его голосе – непонятное холодное отчаяние – заставило Луизу поступить наоборот. Она подошла к кровати Сомертона, посадила на нее Куинси, потом, не глядя на графа, опустилась на корточки у стены и начала собирать осколки.
– Что вы делаете? – полюбопытствовал граф.
– Не хочу, чтобы вы снова порезались. – Она осторожно складывала крупные осколки на ладонь и, подобрав все, бросила их в умывальник – корзины для мусора в комнате не нашлось.
– В этом нет никакой необходимости. Лакей утром все сделает.
Сомертон был сильно пьян. Он тяжело дышал, запах виски опять усилился.
Она взяла мягкую мочалку для умывания и принялась собирать ею мелкие осколки.
Граф сделал шаг к ней и остановился.
– Перестаньте! – рыкнул он. – Вам за это не платят.
– Лучше сделать это, чем зашивать вам ногу среди ночи.
– Я сам могу все зашить.
Он был такой большой, горячий и сильный… Луиза побоялась, что он услышит отчаянное биение ее сердца, заметит, как пульсирует жилка на шее.
Она попыталась думать о Петере, вызвать в памяти его образ. Нельзя забывать, что она вдова, потерявшая мужа меньше двух месяцев назад. И несмотря на это, стоит рядом с полуобнаженным мужчиной и тщетно старается успокоить сердце, часто и громко стучащее под повязкой, стягивающей грудь. Да еще кожу покалывает, и мысли расплываются.
Что она чувствует, возбуждение или стыд?
Разве можно разобрать? Она никогда не испытывала ничего подобного с Петером. Петер, милый Петер, был ее дорогим другом, веселым и приятным в общении. Об их интимных ласках по ночам она почти ничего не помнила. Всякий раз по утрам оба делали вид, что ничего не было. Чтобы не испытывать неловкости.
Но все же она не может предать его память. Ее долг – уважать усопшего супруга, и она не поддастся сексуальному влечению всего лишь через несколько недель после его безвременной кончины.
