Барбара Картленд - Неукротимая любовь
— Только тогда, когда их вдохновляют на это такие прекрасные дамы.
Фортуна рассмеялась.
— Берегитесь этого человека, — сказал лорд Уорчестер, подошедший к ним во время разговора. — Предупреждаю вас, Фортуна, он очень опасен.
— Опасен? — переспросила девушка. — Чем же?
— Он попытается украсть ваше сердце, — пообещал лорд Уорчестер. — Но обещаю вам, что приму все меры, чтобы помешать ему.
— Не думаю, что чье-нибудь сердце можно украсть, — ответила Фортуна. — Сердце — если вы имеете в виду любовь — можно получить только в подарок, не так ли?
Джентльмены рассмеялись, как будто она сказала что-то очень остроумное, и, обмениваясь с ними репликами во время обеда, Фортуна почувствовала, что держится великолепно.
Освоившись за столом, она оглядела зал и не смогла сдержать возгласа восхищения — так он был красив.
Весь день флористы украшали его стены гирляндами цветов, а мажордом следил за тем, как накрывают большой стол, устанавливая золотые украшения и канделябры со свечами, расставляя тарелки севрского обеденного сервиза и эмалевые табакерки с алмазами.
— Как здесь красиво! Как страстно я желала, чтобы ваш дом оказался именно таким.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил маркиз.
— Все это золото, серебро, фарфор, дорогие вина и конечно же ваши гости — самый подходящий для вас антураж. Мне трудно это объяснить, но, слушая рассказы о вас, я думала, что вы живете в бедном доме и терпите нужду, а мне совсем не хотелось видеть вас в такой обстановке.
— Разве это имеет какое-то значение? — спросил маркиз.
— Для меня — очень большое. Понимаете, все, что окружает Аполлона, должно сиять и процветать. Он может ассоциироваться только с ярким, пылающим, славным Солнцем, дающим свет всякому, кто в нем нуждается. Вот так я о вас думаю.
— Будем надеяться, что не случится ничего, что могло бы разрушить картину, которую вы так живо описали, — произнес маркиз с сарказмом в голосе.
— А что может случиться? — озабоченно спросила Фортуна. — Неужели герцог будет вредить вам и дальше?
— Да уж, дальше некуда, — заметил маркиз с горечью.
— Тогда дела скоро пойдут на лад, — уверенно произнесла Фортуна. — Если человек достиг дна, то дальше опускаться уже некуда. Мы это знаем.
— Я уже говорил, что вы, быть может, принесете мне удачу, — ответил маркиз.
— Как я на это надеюсь, как надеюсь! — сказала Фортуна. — Вы выиграли сегодня? — Она спросила об этом очень тихо, чтобы никто не мог услышать.
— Я уже объяснял вам, что не… — начал было маркиз, но, увидев ее глаза, сказал: — Да, выиграл.
Выражение радости изменило лицо Фортуны почти до неузнаваемости, и маркиз на какое-то мгновение залюбовался им. Но потом резко сказал:
— Я полагаю, что вы не уделяете должного внимания сэру Гаю.
И девушка послушно повернулась к своему соседу.
Когда обед, состоявший из множества изысканных блюд, закончился, дверь неожиданно распахнулась и в зале появились танцовщицы из оперного театра. Замелькали разноцветные шелка, засверкали драгоценности, раздались звонкие голоса, — словом, создалось впечатление, что в комнату влетела стайка красочных колибри.
Маркиз поднялся, чтобы поприветствовать дам. Слуги принесли новые стулья, и танцовщицы, весело болтая и хохоча, распределили свои места за столом. Рядом с каждым джентльменом виднелось теперь хорошенькое личико и элегантная фигурка, облаченная в вечернее платье с вызывающе глубоким декольте.
Фортуне никто не сказал о том, что на обед приглашены танцовщицы, и теперь она с удивлением и интересом наблюдала за тем весельем и возбуждением, которое кордебалет оперы внес в их компанию. Слуги в напудренных париках и красочных ливреях едва успевали наполнять хрустальные бокалы из обернутых салфетками бутылок, которые хранились в большой ванне со льдом, стоявшей у входа в кухню.
— За твое здоровье, Сильванус! — воскликнул сэр Гай Шеррингтон. — Пусть у тебя всегда будет столько же хороших идей, как нас развлечь, как и сегодня!
— Я тоже выпью за здоровье милорда! — вскричала хорошенькая танцовщица с милым французским акцентом. — Ибо это тот самый храбрец, с которым я так давно мечтала познакомиться, le monsieur[7], который, как говорят, такой нехороший, такой испорченный, что получил прозвище le jeune Diable[8]! А я, Одетта, безумно люблю дьяволов!
Она вскочила с места, подбежала к маркизу, наклонилась и на французский манер расцеловала его в обе щеки.
— Voila, monsieur![9] — сказала она. — Теперь я, как это говорится, ученица самого дьявола!
Раздался взрыв смеха, и с этого момента гости стали вести себя более раскованно.
Некоторые джентльмены отодвинули стулья и принялись танцевать со своими дамами, закружив их в вихре вальса, который в начале века считался неприличным танцем, а теперь был принят даже в Альмаке.
Но польку, которая последовала за ним, вряд ли допустили бы в приличное общество. Но Фортуна об этом не знала. Она думала: «Какой сумасшедший танец; интересно, что бы подумала о нем Гилли?»
— Могу ли я пригласить вас на танец? — спросил сэр Гай, когда оркестр снова заиграл вальс. — Надеюсь, Сильванус не вызовет меня на дуэль за то, что я приглашаю вас!
— С чего бы это ему вызывать вас? — произнесла Фортуна с невинным видом.
Она была слегка задета тем, что никто не приглашал ее танцевать, не понимая, что друзья маркиза считали неприличным охотиться в его угодьях. Сэр Гай, однако, готов был пожертвовать давней дружбой.
Фортуна взглянула на маркиза, увлеченного разговором с резвушкой Одеттой.
— Я охотно станцую с вами, — сказала Фортуна, — но боюсь, что у меня плохо получится. Я брала уроки танцев, но это были медленные и, наверное, ужасно старомодные танцы, особенно в сравнении с теми, которые танцуете вы.
— Я научу вас, — с готовностью произнес сэр Гай.
Они закружились в вальсе, и Фортуна с радостью обнаружила, что танцует вполне прилично. Только один раз она сбилась, взглянув в конец стола и увидев, что Одетта снова целует маркиза, на этот раз в губы.
Когда сэр Гай отвел Фортуну на место, плотину, мешавшую другим мужчинам приближаться к ней, словно прорвало. У нее не было отбоя от приглашений на вальс или на польку, и она получила столько комплиментов, что залилась краской стыда и была несколько сконфужена.
— Вы просто восхитительны! — сказал лорд Уорчестер, когда она, наконец, согласилась на вальс.
— Мне кажется, вам не следует говорить мне такие вещи, — смутилась Фортуна.
— Пока его светлость меня не слышит, я буду говорить то, что думаю, — заявил лорд Уорчестер. — Может быть, я покажусь вам трусом, но должен сказать, что он по малейшему поводу хватается за пистолет.
