Анн Голон - Анжелика в Квебеке

Как только слуга ушел, Анжелика вернулась к двери и проникла в дом.

Она прошла в глубь вестибюля и открыла дверь комнаты.

Ее появление не вызвало никакой реакции у Никола де Барданя. Языки пламени освещали его заострившиеся черты. Он постарел лет на десять, ив глазах его не было ничего, кроме безысходной тоски. Анжелика, сняла пальто и бросила свои перчатки на край стола. Он не предложил ей сесть, и она глазами поискала стул или кресло, но он внезапно вскочил, и она, окаменев, осталась стоять.

— Ведь я же рассказывал вам, что этот двуличный человек поступил со мной немыслимым образом. Я и догадываться не мог, ведь я считал, что именно он рекомендовал меня королю за мои заслуги; он послал меня в Канаду, зная, что я найду вас здесь.

— Ваши откровения в Тадуссаке еще раз доказали мне, что жребий брошен, а судьба наша в руках правителей. В Париже интересовались нами. Наступил тот момент, когда мы должны были решить, в каком направлении развитие событий будет благоприятно для нас. Нужно было скрывать свое прошлое, развеять любые сомнения, не позволять распространяться слухам, доказать наконец, что мы вооружены и в чем именно сила нашего оружия.

Он слушал ее, а с лица его не сходила гримаса отвращения.

— Узнаю ваши расчеты и ваши хитроумные ходы. Как я сожалею, что встретил вас тогда, когда вы вышли из кареты такая несчастная, дрожащая от страха и холода, опустив глаза; вы держали на руках ребенка и прятали его от взглядов окружающих, и сами вы пытались улизнуть от моих вопросов, в которых не было ничего опасного, обычные вопросы о причинах прибытия в наш город.

Анжелика сначала не поняла, о чем идет речь, и лишь потом вспомнила, что Бардань видел ее в городе, когда она приехала туда с г-ном Берном, из сострадания вызволившим ее из тюрьмы. На руках она держала Онорину, а сквозь платье она чувствовала, как горит на ее коже лилия, выжженная каленым железом.

Действительно, тогда она привыкла ходить опустив глаза, чтобы никто не заметил их цвета; это было одной из примет, по которым ее разыскивали.

— Как я сожалею об этом вечере, об этом часе, — вздохнул Бардань, — я не знал тогда, что мой конец уже близок, я был счастливым человеком, Я ничего не замечал. Я любил женщин, почести, веселую жизнь… Внезапно в моей жизни все круто изменилось: один лишь ваш взгляд, и я влюбился как мальчик, в первый раз, и говорил себе: «Так вот какая она, Любовь!»

В его глазах она прочитала обвинительный приговор, и тут ей вспомнились размышления отца Мобежа.

«Женщины, которых постигла участь быть красивыми, живут отличной от нас жизнью, их судьбы не похожи на судьбы остальных людей. Одним своим появлением по воле случая они способны изменить ход нашей жизни…»

— Начиная с этого момента, — продолжал Бардань, — все было безумием, цепью непоследовательных событий. Вы управляли мной, как кукольник управляет своими игрушечными актерами, дергая их за ниточки. Я, должно быть, рассмешил вас, когда в Тадуссаке упрекнул вас в том, что вы соблазнились браком с этим авантюристом, в надежде обогатиться и подняться на более высокую ступень в обществе. Теперь я понимаю, что выйти замуж за пирата вовсе не означало для вас восхождение к вершинам, а, напротив, падение… Если бы этот пират не был столь благородных кровей! Ведь это был граф де Пейрак, человек из ближайшего окружения короля. Вы разыграли для меня прекрасную комедию. Все было именно так, не правда ли?

— Да, только гораздо сложнее, мой бедный друг, — вздохнула она.

— Вас это забавляет! Вы играете сердцами как бродячий циркач горящими факелами.

Анжелика поняла, что его апатия уступила место гневу. Теперь уже она начала выходить из себя.

— Могла ли я рассказать вам о себе всю правду? — воскликнула она. — Могла ли я в Тадуссаке помешать вам строчить письма королю обо всем, что вам придет в голову? Вы никогда не слушаете, о чем я говорю. Вы никогда не хотели услышать то, что я пыталась вам объяснить, если это не соответствовало вашим настроениям. Мне было очень тяжело, практически невозможно рассказать вам все… Этому было много причин… Часто мы оказывались в такой ситуации, что разглашение правды было бы опасно и для меня, и для вас… А кроме того, вы так чувствительны и благодушны; вам хочется, чтобы все происходило, как вам этого захочется. Правда может причинить вред вашей душе, сейчас именно это и происходит. Приходится молчать, лгать, лишь бы оградить вас от неприятностей. Да, Никола, рассказать всю правду вам невозможно, потому что вы не хотите ее слышать.

Ее упреки, казалось, нисколько не смутили Никола де Барданя.

— Напрасно вы пытаетесь оправдать свое лицемерие, — парировал он. — Ваша карта бита, теперь мне все ясно. Меня удивлял ваш отказ выйти за меня замуж; для меня это был бы неравный брак, но я готов был пойти на это ради любви к вам. Теперь же я понимаю причины вашего отказа. Вы пренебрегали мной, ведь я был ниже вас по положению в обществе. Вы были женой первого вельможи, любовницей короля…

— Когда за твою голову назначена определенная цена, когда тебя разыскивает полиция… Это довольно веские причины для молчания… И оставьте в покое короля. Он ничего не добился от меня, и я никогда не была его любовницей.

— Почему же?

— Он мне не нравился.

Она сказала это легко и с оттенком превосходства в голосе, еще раз напомнив о том, что в любви нет дела до королей, все решает женщина Бардань оторопело глядел на нее.

— Как вы можете, кто вам позволил говорить о короле в таком тоне!

Увидев, что она засмеялась, он закричал:

— Ничто для вас не дорого!

Она продолжала смеяться, и он помимо своей воли снова восхитился ею, ее взглядом, то нежным, то дерзким, она была очаровательна, и отчаяние вновь охватило его.

— …Судьбе было угодно, чтобы я встретил вас, — прошептал он. — Вы прикрылись маской скромной труженицы, вы были сама скромность и добродетель. Ни один мужчина в мире не любил женщину так, как я любил вас.

— Все так говорят.

— Но это правда. Вы обвиняете меня в том, что я чересчур идеализирую окружающий мир, но согласитесь, я был рожден не для того, чтобы стать жертвой тщательно продуманного маскарада и испытать столь горькое разочарование. Вы погубили меня.

Его голос дрожал от невыразимого страдания, и она потянулась к нему. Но внезапно он выпрямился.

— Не подходите! — приказал он.

Всеобвиняющий огонь горел в его глазах.

— …Я слишком желал вас. Страдания и наслаждения истощили мою жизнь. Встреча с вами не принесла мне ничего, кроме зла. Теперь я ясно вижу, насколько вы опасны, разрушительны. Вы внушаете мне ужас. Убирайтесь!

Терпение Анжелики лопнуло, и ее захлестнуло возмущение подобной несправедливостью.