Джудит Макнот - Уитни, любимая
– Бедняжка Эмили! Даже если бы она хотела, все равно не смогла бы ничем помочь. Я не поделилась с ней своими планами.
– Так она и сказала. И я поверил. Однако она не скрыла того, что ты проведала о моей несчастной находке.
Уитни кивнула:
– Уже через несколько дней после того, как ты прочитал письмо, я сообразила, что произошло и почему ты так обращался со мной.
– В таком случае почему, во имя Господа, ты не открылась мне сразу и не положила конец нашим страданиям?
– Мне следовало бы задать тебе тот же вопрос, – отпарировала жена, укоризненно улыбнувшись. – Почему ты не пришел ко мне сразу, как только отыскал его?
Клейтон смиренно снес упрек.
– Ты права, дорогая.
– Рада слышать это, – уже мягче буркнула она, – поскольку именно это хотела доказать, когда ушла из дому. Клейтон, ты дважды заподозрил меня в неслыханной подлости и в обоих случаях отказался объяснить, какое, по твоему мнению, преступление я совершила, так и не дав мне шанса оправдаться. Помнишь, что произошло, когда ты утащил меня с бала у Эмили и силой увез в Клеймор? А когда нашел записку, все повторилось сначала. Тогда я тебя простила и прощу теперь, в последний раз, но взамен потребую выполнить мою просьбу.
– Все, что угодно, – согласился он, морщась при напоминании о том, как был несправедлив к жене.
– Все, что угодно? – улыбнулась она, пытаясь развеселить его. – В пределах разумного, конечно?
Клейтон потерся подбородком о пушистую макушку Уитни.
– Все на свете, – поправил он твердо.
– В таком случае я хочу взять с тебя клятву что впредь ты всегда дашь мне возможность ответить на все обвинения в тех страшных преступлениях, которые я, по твоему мнению, совершила.
Клейтон, порывисто вскинув голову, всмотрелся в жену, чьи отвага и мужество как никогда ясно проявлялись в гордом развороте плеч и вздернутом подбородке, хотя в огромных зеленых глазах сияли нежность и искренность. Страшные преступления? Она – олицетворение радости и любви; утонченное, изысканное сочетание женской мудрости, совершеннейшей невинности и неукротимой дерзости. Она уже дала ему целый мир счастья и страсти и теперь готовится подарить ребенка. Он мечтал, чтобы она попросила у него нечто необыкновенное, трудновыполнимое, дала какую-нибудь немыслимо сложную задачу. Чтобы он смог заслужитьее прощение. Но Уитни добивалась всего лишь простого обещания, потому что хотела лишь одного: его любви. Сознание этого разрывало сердце Клейтона. Переполненный эмоциями, которым не было выхода, он хрипло и униженно пробормотал:
– Даю слово никогда больше так не поступать.
– Спасибо, – кивнула Уитни.
Клейтон повернул ее лицо к себе и скрепил клятву поцелуем.
Полностью удовлетворенная исходом беседы, не говоря уже о поцелуе, Уитни прижалась щекой к его груди и глубоко вздохнула. Как хорошо, что можно забыть это проклятое письмо и причиненные им горести!
Однако Клейтон еще не облегчил душу.
– Кстати, насчет этого письма, – начал он, но Уитни небрежно отмахнулась:
– Забудь о нем. Я простила тебя, дорогой, и на этом все.
Клейтон улыбнулся столь неприкрытому благородству.
– Как ни ценю я твое великодушие, все же не совсем понимаю, чего ты намеревалась добиться, послав его мне.
Уитни, не желая вновь затрагивать щекотливый предмет, взглянула на каминные часы, увидела, что уже поздно, и, выскользнув из рук мужа, встала.
– Нам пора спуститься к завтраку, иначе половина гостей разъедется и твоя матушка расстроится, что ты их не проводил.
Клейтон не нуждался ни в чьем обществе, если не считать компании жены, но боялся снова ее расстроить. Он тоже поднялся, но, не позволив ей уклониться от темы, настойчиво повторил:
– Так что ты думала, когда писала письмо?
– Я была вне себя от беспокойства, но после нашей неудачной встречи на свадебном приеме Элизабет и твоего видимого безразличия ко мне на людях очень боялась, что ты отвергнешь все мои попытки к примирению. Поэтому и сообщила о своих страхах, – продолжала Уитни, направляясь к сонетке, чтобы вызвать Клариссу. – Опасалась, что иначе ты женишься на Ванессе, прежде чем я сумею все прояснить и признаться в своей любви. Ну и… конечно… попробовала спасти остатки гордости, вынудив тебя прийти ко мне, вместо того чтобы самой мчаться к тебе.
– Вряд ли ты добилась бы своей цели, любимая, если бы послала письмо.
Уитни рассеянно одернула халат, прежде чем изумленно воззриться на мужа:
– Хочешь сказать, что попросту бы не обратил внимания на письмо? Выбросил бы его из головы?
– Сомневаюсь, что проявил бы такое бесчувствие, но и желанного результата оно бы не дало. Во всяком случае, мое сердце оно бы не растопило.
– Не думала услышать от тебя такое! – разочарованно охнула Уитни. – Неужели не ощутил бы ни малейшей ответственности?
– Ответственности? За что?
– За то, что наградил меня ребенком в ту ночь, когда похитил из дома Эмили!
Клейтон изо всех сил старался сохранять серьезный вид, хотя невольная улыбка приподнимала уголки рта.
– Хотя я понимаю мотивы, побудившие тебя написать письмо, и аплодирую твоей искренности, один-единственный, но фатальный недостаток погубил так хорошо продуманный план. Тот самый изъян, который привел меня в такое бешенство, когда я обнаружил письмо в ящике твоего стола.
– И что же это такое?
– В ту ночь я никак не мог стать отцом твоего мифического ребенка. Признаюсь, я взял тогда твою невинность, но и только. Обнаружив, что ты девственна, я, снедаемый раскаянием и сознанием вины, немедленно оставил тебя, и наше соитие так и не было завершено.
За месяцы, прошедшие со дня свадьбы, Уитни много узнала от Клейтона о супружеских отношениях, но ей и в голову не приходило, что для зачатия необходимы определенные условия. И сейчас, поняв, что натворила своим необдуманным поступком, она широко распахнула глаза.
– Значит… – прошептала она и тут же в ужасе осеклась.
– Значит, – подхватил Клейтон, – я, естественно, решил бы, что у тебя был любовник, тем более что письмо написано накануне того дня, когда ты так неожиданно и внезапно явилась в Клеймор, чтобы заверить меня в вечной любви. Вполне логично было бы предположить, что ты в полнейшем отчаянии решила заполучить мужа и родителя своему нерожденному младенцу.
– О Боже, – пробормотала Уитни, побелев как простыня. – Мне в голову не могло прийти, что ты подумаешь, будто кто-то другой… что у тебя появятся веские причины сомневаться в мотивах моего приезда в Клеймор. И как только это произошло, ты, разумеется, не поверил бы ни одному моему слову, ни одному поступку…
