Под мраморным небом - Джон Шорс
Мои братья отправились на поле. Дара и Шах надели черные туники и тюрбаны, Аурангзеб и Мурад – белые. Отец поднес ко рту рог буйвола и подал сигнал. Протяжный звук вырвался из рога, и команды собрались в две группы, каждая на своей стороне поля. Лошади с расчесанными гривами и хвостами, в которые были вплетены ленточки, били копытами землю и ржали. На шее у жеребцов громко звенели золотые и серебряные колокольчики. Всадники имитировали удары, размахивая клюшками, представлявшими собой длинные, больше человеческого роста, прямые жерди с изгибами на нижних концах.
На поле выбросили красновато-желтый мяч, и игра началась. Кхондамир, позабыв про свою невесту, ревел вместе с толпой. Мама пыталась привлечь мое внимание, но я впервые в жизни проигнорировала ее знаки. Хоть мои родители и верили, что Кхондамир будет мне хорошим мужем, а я сама считала, что исполняю свой долг, у меня было такое чувство, что меня предали.
Я молила Аллаха, чтобы Кхондамир оказался благородным человеком, и без особого интереса следила за игрой. И все же я обратила внимание на то, что Аурангзеб гораздо более искусный наездник, чем все остальные мои братья. Казалось, мяч всегда у него на клюшке. В какой-то момент, когда путь к воротам ему преградил один только Дара, он вскачь направил своего коня прямо на брата. Дара вылетел из седла, и Аурангзеб беспрепятственно забил мяч в ворота. Он победоносно вскинул руку, и многие в толпе ему зааплодировали. Дара кивнул Аурангзебу и заковылял к своему жеребцу.
Ислам запрещает употребление алкоголя, и многие истинные мусульмане воздерживаются от спиртного, но в день моей свадьбы вино лилось рекой. Я впервые отведала его сладость, сидя подле своего мужа, и это было единственное приятное впечатление за весь тот день. Мы пили из украшенных драгоценными камнями кубков, и наши сосуды не пустели. Мужчины и женщины, обычно подчинявшиеся строгим законам нашего общества, начали вести себя более раскованно. Кхондамир улыбался мне, обнажая пожелтевшие зубы и опухшие десны. У меня появилось незнакомое ощущение: голова непомерно отяжелела, сознание притупилось, что было мне несвойственно, ибо я всегда отличалась острым умом. Но я пила и пила, так как слышала, будто мужчины пьют вино, чтобы забыться, а мне хотелось забыться. Если вино может спасти меня, значит, я буду пить его, пока во всем Хиндустане не останется ни одной виноградинки.
Я даже не заметила, когда кончилась игра. Сгущались сумерки. Сильные руки подняли меня и посадили в паланкин – кресло, укрепленное на двух длинных жердях. Четверо мужчин понесли мои носилки к дому Кхондамира. Я видела дом Кхондамира только издалека и припомнила, что это похожее на дворец величественное сооружение построено из песчаника и стоит в окружении пальм далеко от реки.
Слуги Кхондамира зажгли факелы вокруг моего паланкина. Мой муж ехал подле меня на жеребце серой масти с черными круглыми небольшими пятнами на шерсти. Когда Кхондамир заметил, что я смотрю на него, он широко улыбнулся, потом извлек что-то из переметной сумки и стал есть. Соображала я туго: мысли ворочались в голове, будто слизняки. Тихо постанывая, я принялась вытаскивать из волос цветы и убирать в карманы доставляющие неудобство ювелирные украшения. Казалось, передо мной все вращается в какой-то невообразимой круговерти, грозившей свести меня с ума.
Я отважилась закрыть глаза. А когда наконец открыла их, увидела, что меня несут по озаренному свечами коридору. Дверь отворилась. Меня опустили на ковер, служивший спальным ложем. Едва шевеля языком, я насколько смогла любезно поблагодарила своих носильщиков, глядя на вращающийся потолок. В комнате все стены были увешаны рогами, и я, будучи не совсем в себе, почему-то решила, что мой муж – охотник.
Увидев, как он, шатаясь, входит в комнату, я притворилась спящей. Поначалу я думала, что он, возможно, просто ляжет спать рядом со мной, но потом почувствовала на себе его руки. Его алчные пальцы терзали мой дорогой наряд. Он с такой силой рванул на мне одежду, что я перевернулась на бок. Напуганная, я продолжала делать вид, будто сплю, надеясь, что Кхондамир потеряет ко мне интерес.
Но, ощутив его дыхание на своей обнаженной груди, я поняла, что просто так он не отстанет. Внезапно он приник ртом к моему соску, и я подавила позыв к рвоте. Бормоча что-то себе под нос, он впился в мою грудь, как голодный поросенок – в свиноматку. Хоть мне было дурно от отвращения, я почувствовала, как мой сосок затвердел, что, казалось, еще больше распалило Кхондамира. Он стал облизывать и кусать мое тело. У меня бешено стучало сердце, я дрожала от прикосновения зубов, ибо оно не было нежным. Как и прикосновение его пальцев, которые нагло проникали в мои самые интимные места.
Я услышала, как мой муж сплюнул, ощутила влагу между ног. Он навалился на меня всем телом, своим тяжелым дыханием отравляя меня и животом вдавливаясь в мой живот. Острая боль пронзила все мое существо. Кхондамир задвигался на мне, размеренно вздымаясь и опускаясь. Не в силах больше притворяться спящей, я закричала. Я думала, мой страдальческий вопль заставит Кхондамира остановиться, но, по-видимому, его это только подхлестнуло. Его толчки участились, стали мощнее. Он прижал мои руки к ковру, не позволяя мне пошевелиться.
Казалось, мое тело расщепилось надвое. Мама предупреждала меня о боли, но я не предполагала, что боль будет столь жгучей. Я скрипела зубами, когда Кхондамир облизывал мою шею, кричала, пытаясь высвободиться из его тисков. Хоть я и не знала ничего о близости между мужчиной и женщиной, но сомневалась, что соитие должно быть наполнено нестерпимой мукой. Другие женщины, я слышала, говорили об этом с наслаждением, и, думаю, мама получала удовольствие от близости с отцом. А я лежала, до крови кусая губы, и заливалась слезами под немилосердным натиском моего мужа.
Когда я уже решила, что непременно умру, он вдруг взвыл, будто дикий зверь. Я почувствовала, как его плоть во мне разбухла еще больше. Он глубже проник в меня, начал содрогаться и вдруг рухнул на меня. Я лежала неподвижно, вдыхая исходивший от него смрад. Наступила тишина. Перед глазами у меня по-прежнему все кружилось, но я благодарила Аллаха за то, что выпила много вина: не будь я пьяна, мои страдания были бы и вовсе невыносимы.
Вскоре Кхондамир захрапел. Я уперлась ладонями ему в грудь и столкнула его с себя. Всхлипывая, я проковыляла в угол и села,
