Жорж Оне - Кутящий Париж
— Значит, всей ватагой?
— А потом отправимся в какой-нибудь театрик провести эстетический и пищеварительный вечер.
— Тогда я пойду надену фрак. До скорого свидания!
Кивнув головой жене и приятелю, он вышел. После его ухода Жаклина встала с кресла. Она подошла к Жану и, положив свои красивые руки ему на плечи, устремила на него пристальный взгляд.
— Не лукавите ли вы?
Он привлек ее к себе и, касаясь слегка своими надушенными усами милого личика, произнес ласкающим голосом, между тем как его губы скользили от виска молодой женщины к ее губам.
— Зачем мне обманывать? Разве это было бы достойно и вас, и меня? Уж лучше я причинил бы вам горе, расставшись с вами прямо, вместо того чтобы позволить себе низкую измену. Мы не какие-нибудь пошлые существа, Жаклина, и узы нашей любви тем крепче, что они не имеют законной силы. Будь я вашим мужем, я мог бы променять вас на женщину вроде госпожи де Ретиф. Но я ваш любовник и обязан сохранить вам верность.
— Обязан, — с печальной улыбкой прошептала Жаклина. — Не люблю я этого слова! Когда мы обязаны, Жан, у нас может явиться желание уклониться от обязательства.
— Нет, когда мы исполняем его добровольно. А вдобавок, где я найду другую Жаклину?
— Мужчины часто оправдывают свою измену стремлением к разнообразию.
— Неужели в вас так мало гордости и вы допускаете мысль, что вами можно пожертвовать ради другой?
— О, прежде я была горда, а теперь мне кажется, что все мое достояние заключается в одной любви.
— Я не понимаю ваших опасений. Чем они вызваны? Неужели появлением мадемуазель Превенкьер в вашем кружке или нелепыми словами вашего мужа? Ведь он хотел нарочно вас уколоть…
— Он? Да он на это совсем не способен! Что ему? По малодушию, по необходимости он, пожалуй, способен на многое и даже на очень дурное, я еще допускаю это, но без причины, честное слово, нет! Если он говорил, как сейчас…
— Но что же вы, Жаклина, договаривайте…
— Нет, я боюсь, что вы рассердитесь. Объясните мне лучше обратную сторону этих людей. Отец — авантюрист, а дочь?
— Дочь? Да вы ведь сами знаете, модистка из Блуа, — со смехом отвечал Томье.
— Однако при свидании со мною она не намекнула ни полусловом на нашу тогдашнюю встречу. Почему это?
— Вероятно, потому, что ей нелестно вспоминать теперь о том, как вы случайно открыли тогда ее скромное положение, и она надеется, что вы или не узнали ее, или позабыли о ней…
— Вот уж неправда! Она сразу дала мне понять противное. В ее пристальном взгляде я тотчас прочитала такую мысль: «Ты пришла ко мне в магазин с кавалером, который не был твоим мужем, но обращался с тобой фамильярно, точно ты зависела от него; значит, этот человек был твой любовник. Вот он в трех шагах от тебя, по-прежнему обворожительный и милый. И я разговариваю с ним, и он мне нравится…»
— Ну, полноте, — возразил Томье, — это уж вы придумали сами, мой прелестный друг! Во всяком случае, могу засвидетельствовать, что ее взгляд, настолько выразительный для вас, не был таким же для меня, а когда я предложил мадемуазель Превенкьер порцию мороженого в буфете, она поблагодарила меня тем же самым тоном, как благодарили другие дамы за услуги в этом роде.
— Но кто же, наконец, ввел этих людей ко мне?
— Маршруа.
— С какой целью?
— Вот уж не знаю! Под этим кроются махинации госпожи де Ретиф. Хотите, я вам скажу, что приходит мне в голову? Должно быть, дело идет о займе. Этьен сильно стеснен в данную минуту.
— Этот несчастный нас разорит, если не перестанет действовать так опрометчиво.
— Фирма прочна. При некоторой рассудительности все пошло бы опять по-старому и денежные затруднения уладились бы сами собой.
— А как по-вашему, Превенкьер очень богат?
— Н-да!.. Он купил отель в аллее Буа и обзаводится всем необходимым, как человек, который намерен проживать ежегодно от пятисот до шестисот тысяч франков… Если он нашел тепленькое местечко в Трансваале и орудует там промышленными предприятиями… ведь вы знаете, как скоро обогащаются в этой стране!
— А вас не встревожило бы то обстоятельство, что Этьен сделался должником Превенкьера?
— Ведь вы прекрасно знаете: он не станет со мной советоваться.
— В этом-то и беда! Он все делает втихомолку. В один прекрасный день и наш завод, и все наше имущество растают, как воск… Когда я думаю о том, мне становится грустно. Какая будущность ожидает нас? Неужели вы считаете Этьена способным, по примеру Превенкьера, покинуть родину, покинуть Европу и отправиться в страну с убийственным климатом поправлять свое разоренное состояние? Нет, Жан, поверьте, он сумел разориться, но не сумеет разбогатеть. Это один из тех людей, которые одарены необъятной способностью ко всему дурному, по не пригодны пи к чему путному.
— Строго же судите вы его, однако!
Молодая женщина гордо подняла голову.
— Если б он не заслуживал такого приговора, разве я охладела бы к нему? Если я полюбила вас, то потому, что он не был достоин моей любви и не сумел ее отстоять. Вы знаете, Жан, что я не была создана для порока, и если не добродетель, то гордость предохранила бы меня от дурного шага, но мой муж неожиданно возвратил мне свободу, приводя ко мне своих любовниц. Я отдала вам свое сердце, но вместе с ним и свою жизнь. А нарушив верность Этьену, который не дорожил ею, я хочу остаться верной вам. Сознайтесь, что я не резонерка, что я далека от требовательности и формализма. Насколько помнится, с тех пор как мы любим друг друга, я в первый раз касаюсь с вами этого предмета, и мы не будем к нему возвращаться более до того дня, когда вам вздумается меня покинуть.
Томье сделал жест, протестуя против этих слов, и нежно придвинулся к Жаклине. Она ласково зажала ему рот своей ладонью.
— Да, я верю, что ты меня любишь; я надеюсь, что ты не хочешь нашего разрыва… Я счастлива тем, что обладаю тобой, потому что ты прелестный и добрый человек. Поэтому запомни хорошенько то, что я говорю в настоящую минуту: не играй неосторожно моим сердцем, которое неспособно утешиться в твоей потере, и если ты заставишь его закрыться для счастья твоей любви, то знай, что оно не откроется больше ни для чего, кроме смерти!
— Сумасшедшая! Не угодно ли вам перестать говорить такие гадкие вещи? Это значит оскорблять жизнь, которая дает нам столько прекрасного.
— Ты меня любишь?
— Без сомнения, однако…
— Скажи только одно: ты меня любишь?
— Да.
Губы Жаклины прильнули к губам, которые произнесли слово, подтвердившее ее счастье.
— А не пора ли вам одеваться? — с улыбкой сказала она, отодвигаясь от молодого человека. — Иначе вы опоздаете!
