Наталия Орбенина - Увядание розы
Вениамин, без сомнения, ждал ее возвращения в любой момент, каждый день.
И каждую ночь. Извековой стало, пожалуй, слегка совестно. Да, почти десять лет жизни, и каких лет! Нет, нет, нельзя позволять себе жалости, иначе следом потянется сомнение, а потом, не дай Бог, раскаяние.
Необходимо, как учил ее Трофимов, быть решительной и твердой в мыслях и в поступках. Нельзя раскисать и расслабляться, следствие по-прежнему идет, а похороны еще впереди.
В передней раздался звонок, и горничная доложила о приходе Сердюкова. Вот бесцеремонный тип! Ничего не г для него святого!
– Сударыня! Прошу меня простить, что снова осмелился беспокоить вас в такие печальные дни. – Следователь согнулся пополам, клюнул протянутую руку и расположился напротив хозяйки.
– От всего происшедшего у меня голова кругом идет, – со вздохом произнесла вдова.
– Немудрено. В наше время похороны – это и горе, и большие хлопоты, тем более для вас, учитывая известность вашего супруга! Хотя, как я полагаю, эти беспокойства избавят вас от более неприятных вещей… – Полицейский многозначительно замолчал.
– О чем вы говорите, я не понимаю, куда вы клоните? – встрепенулась Извекова.
– А клоню я к той простой мысли, что теперь вы избавлены от пренеприятнейшей процедуры развода. Ведь покойный не давал вам согласия на расторжение брака? – Глаза Сердюкова внимательно следили за лицом собеседницы, пытаясь уловить мельчайшие движения ее души.
– Да, но… Неужели, вы хотите сказать, что это я убила мужа? Бог мой, но если бы все жены так добивались развода в империи, уж точно половина мужей лежала бы в могиле! Какая нелепость! – Она покраснела от досады и негодования. – Да, мы ссорились, но это не повод для убийства!
– Ради Бога, успокойтесь, сударыня!
Поймите, моя служба принуждает меня говорить людям малоприятные вещи! Я лишь констатировал очевидные, лежащие на поверхности факты. Ведь вы не откажетесь признать, что нынешнее ваше положение вдовы хоть и печально, однако для вас, желающей избавиться от супружеских уз, очень удобно. При том, что теперь вы ничего, ровным счетом ничего не теряете – ни доброго имени, ни состояния. Напротив, как наследница приобретаете весьма солидные деньги мужа и доходы от последующих изданий его романов.
– Да, ваши рассуждения верны. Все верно, кроме того, что я желала его смерти. Быть может, я произвожу впечатление легкомысленного существа, но посудите сами, если бы я замыслила его убить, то зачем сделала свое участие в этом столь явным? Отсутствовала год и явилась, чтобы убить? Это нелепо! Зачем тогда было покидать дом, можно изобрести массу способов изничтожения ненавистного мужа, не привлекая к себе внимания! – Вдова вся трепетала.
Сердюков же, сохраняя спокойствие, выслушал ее с интересом. Разумеется, все правильно. Тогда либо кто-то хочет, чтобы Извекова выглядела заинтересованной в смерти мужа, либо это изощренная хитрость, игра в простодушную невинность.
Может, именно это лежащее на поверхности суждение и есть ответ? Или вовсе не вдова? Тогда кто? Дети? Но каков мотив?
И все-таки привидение не шло из головы.
– Да, конечно, я согласен. Но вот что явно не подлежит моему разумению, так это история с призраком.
Извекова слегка успокоилась. Хорошо, что он сам спросил, иначе бы получалось, что мачеха пытается навести тень на падчерицу. Вот тогда точно решат, что она тайно плела интриги с целью уничтожения и отца, и дочери!
– После того разговора на даче я долго думала и догадалась, откуда в сознании Веры мог возникнуть такой образ покойной матери. – И она рассказала полицейскому о старом фильме.
Некоторое время спустя, по прошествии пышных похорон знаменитого романиста, Сердюков привез в Петербург сторожа дачи Извековых. Герасим сильно робел и от страха не мог толком ничего сказать.
– Ты, вот что, голубчик, пойдешь нынче со мной в синематограф, – заявил Сердюков дворнику.
Тот оторопело уставился на следователя.
– Не пойму я вас, барин! К чему это все?
– А к тому, что если ты вдруг на экране увидишь нечто тебе знакомое, ты мне об этом скажешь. Как знать, откуда ниточка потянется? Ты до этого кино видел?
– Видал разок, чудно все! – оживился Герасим и хотел поделиться своими впечатлениями, но Сердюкову не было охоты слушать ею разглагольствования.
Константин Митрофанович махнул рукой, и они направились в синематограф.
Сердюкову повезло. Старые фильмы с участием Горской не шли. Жизнь стремительно рождала новых кумиров, и они немилосердно вытесняли прежних знаменитостей из памяти поклонников. Однако в связи со смертью Извекова оживился интерес и к его первой жене, замелькали афиши с ее портретами. Сердюков отыскал, где идет нужный ему фильм, и привел Герасима.
Вдвоем они смотрелись очень забавно. Высокий худой, затянутый в форменный мундир следователь, и кряжистый крепкий крестьянин, принарядившийся для этого похода в культурное учреждение. В темноте кинозала Константин Митрофанович откровенно маялся. Нет сомнения, Горская прекрасная актриса и невероятно красивая женщина, но мелодрамы оставляли его равнодушным. Уже в зале послышались всхлипывания и вздохи, даже приведенный им дворник заерзал на месте и что-то пробубнил себе под нос. Но вот на экране началось действие, ради которого и состоялась встреча Герасима с искусством кино.
Героиня Горской, перенесясь в потусторонний мир, является перед своим погубителем на пустынной дороге, во мраке ночи.
Конь ржет, встает на дыбы. Дыбом встают и волосы героя при виде бывшей возлюбленной. Окутанная полупрозрачной вуалью, медленно, едва касаясь земли, она приближается, протягивает тонкие трепетные руки. Сквозь незримые складки вуали блестят огромные глаза, полные смертной тоски. Тапер чуть касается клавиш фортепьяно. Звуки музыки то замирают, то усиливаются, приводя зрителей в неописуемый ужас, усиливая напряжение. Единственный зритель в зале, которого не захватило жуткое зрелище, был, конечно, Сердюков. Он сидел вполоборота, наблюдая за дворником. Тот побледнел, во мраке кинозала его лицо озарялось отблесками с экрана и приобрело мертвенно-бледный оттенок. Челюсть отвисла, глаза вылезли из орбит, грудь тяжело вздымалась. Так мог выглядеть насмерть перепуганный человек. Далее смотреть фильм не имело смысла, и следователь, несмотря на возмущенное шипение зрителей, поволок свою жертву к выходу. Выйдя из мрачной темноты зала, они присели на скамеечку в скверике. Дворнику надобно было отдышаться и прийти в себя после увиденного.
– Ну, что скажешь? – спросил Константин Митрофанович, видя, что собеседник немного успокоился.
